Прикосновения Зла
Шрифт:
– Иди быстрее!
– Куда мне надлежит идти? – уточнил юноша.
– К хозяину. С ним приключилась беда.
Огорошенный этим известием Нереус в мгновение ока добежал до палубной надстройки, где ночевал молодой нобиль. В маленькой комнатке на узком лежаке валялся Мэйо – бледный, потный и хрипло дышащий. Волосы поморца разметались по подушке. Лицо исказилось страданием. Левая рука судорожно мяла край тонкого одеяла, правая – безжизненно свисала с постели.
Возле масляной лампы стоял сар Макрин. Он выглядел постаревшим и более изможденным, чем обычно.
Почтительно согнувшись, геллиец шагнул мимо них и быстро опустился на колени. Он осторожно взял хозяина за кисть, поцеловал его горячие пальцы и аккуратно положил ладонь поморца себе на голову.
Мэйо погладил раба по волосам с бережностью, которую почти никогда не проявлял к вещам.
– Такое уже случалось во время зимних гроз, – откашлявшись, сказал Макрин. – Врачи объясняют его кошмары и странные видения тяжелым душевным расстройством. Оттого он не вполне дает отчет в своих поступках…
– Мои познания лекарской науки весьма ограничены, – насупился триерарх. – Однако это похоже на «Поцелуй Язмины».
Островитянин напряженно сглотнул. Он неоднократно слышал о загадочной болезни, поражающей лишь мужчин знатного происхождения. Она вызывала фобии, мнительность, приводила к бесплодию и преждевременной кончине, чаще всего – самоубийству. Тревога сильнее сдавила горло Нереуса.
– Да, – помявшись, согласился Макрин. – К сожалению, от «Поцелуя Язмины» нет противоядия, возможно только облегчить страдания чем-то приятным. Мэйо любит животных – особенно лошадей и собак. Я дарил ему лучших скакунов, а жена посчитала, будто говорящая безделица доставит сыну больше радости. Мальчику и вправду нравится возиться с этой игрушкой: наряжать ее, кормить с рук, повсюду таскать за собой.
– Правила, касающиеся рабов, продиктованы соображениями безопасности, –заученно произнес триерарх и добавил, смягчая тон: – Однако, как я вижу, здесь особый случай. Вы можете дать гарантии в лояльности этого невольника?
– Разумеется, – чуть громче сказал градоначальник. – Он воспитан в духе покорности, исполнительности и безоговорочного послушания.
– Вашему сыну достался поистине редкий образец. Среди подобных вещей с избытком встречаются лентяи, воры и смутьяны. В былые времена им запрещалось не только говорить в присутствии людей, но даже шевелить губами. За кашель и икоту на сутки лишали пищи и ставили к столбу. Теперь и побои не держат их в узде, – пробурчал капитан. – Любимых кукол следует пороть чаще и изнурять трудом. Лишь полосы на шкуре напоминают им о необходимости соблюдать приличия. Утром я снова пришлю сюда медика и, надеюсь, что с вашим сыном все будет в порядке.
– Близ Рон-Руана врачует эбиссинец Хремет. Я планирую пригласить его к Мэйо, – Макрин сделал пару шагов и, обернувшись возле двери, грубо бросил Нереусу: – Тебе оказана небывалая честь, раб. Если хоть волос упадет с головы моего сына, ты проклянешь женщину, породившую тебя на свет.
По-прежнему стоя на коленях, островитянин скрестил запястья и умоляюще заломил
Едва мужчины покинули комнату, как Мэйо тотчас приподнялся на локте и с улыбкой помахал перед геллийцем собственным длинным волосом:
– Кажется, он падает! Хватай быстрее!
Нереус охнул от удивления:
– Тебе полегчало, господин?
– Настолько, что я готов прямо сейчас испить вина и облобызать девицу, но за неимением последней, придется ограничиться вином.
Невольник вскочил и спешно налил ароматный напиток в позолоченный кубок нобиля.
– Плесни себе тоже! – поморец уселся с таким изяществом будто позировал художнику. – Выпьем за мой успех.
Раб поднес ко рту медный кубок и замер, пораженный страшной догадкой:
– Ты притворялся хворым!
– А ты поверил, будто я при смерти?
– Да.
– Ну и простодырый!
– Все эти речи о «Поцелуе Язмины» нагнали на меня страху, – признался геллиец.
– Ерунда, – фыркнул Мэйо. – Кошмары снятся многим. То, что я пока не обзавелся детьми, легко объяснимо: мужское семя еще не в полной мере налилось. Неприятие одиночества – банальная причуда. Я слишком люблю жизнь и не готов с ней расстаться!
– Надеюсь, это правда, – Нереус одним махом осушил кубок. – Последнее, чего бы я хотел – узреть тебя в носилках под пурпуром.
Отпрыск сара приложил ладонь к груди, изобразив мыслителя готовящегося к выступлению перед публикой, и тем самым приглашая собеседника начать новую увлекательную игру – в соперничающих ораторов.
– Иди сюда, – поморец обхватил рукой шею невольника. – Пусть с разумом порой я не в ладах, но умирать не собираюсь! Нас ждет столица, лучшие гетеры, пиры и тысячи других увеселений. Начнем же этот путь достойно!
– О чем ты? – светловолосый парень удивленно воззрился на господина.
– Слазь под лежак и что найдешь – подай мне.
Островитянин повиновался и извлек на свет маленькую чашу:
– Это… «сок радости»[18]?
– Он самый! – в глазах нобиля заплясали красные огоньки. – Веселье лечит всех, не хуже, чем пилюли. Когда б его прописывали чаще, то оскудели бы кошели похоронщиков.
Юноши улеглись лицом к лицу.
– Если нас увидит твой отец… – Нереус провел ребром ладони по горлу. – Ведь еще длится траур по зесару…
– И без него хватает скорби! Ты слышал стариков? Мне не под силу оправдать надежды Дома, я – черная овца, больная и никчемная. Внутри горит огонь, но некого согреть. Все сторонятся, даже ты!
– Когда болит душа, она подобна кувшину с дырявым дном: сколько ни лей в него, внутри – лишь пустота, – понуро ответил геллиец в тон хозяину. – Так и со мной. Я не могу увидеть в тебе друга, ведь дружба, помимо заботы, уважения и общности интересов, предполагает равенство, свободу чувств и мыслей, доброжелательность и нежную любовь.
– Я полон пылкой, беззаветной страсти, стремления к прекрасным идеалам, чистейших побуждений и верности той благородной и бескорыстной душевной любви, о которой так много говорил великий Плутар, противопоставляя ее низменным телесным вожделениям.