Прикосновения Зла
Шрифт:
Дом Литтов был типичным городским особняком, который разительно отличался от сельских жилищ – вилл – популярных в Тарксе. Принадлежавшие семье Амандуса постройки занимали целый квартал. Главное здание, возведенное на искусственной насыпи, имело широкий фасад и было вытянуто в глубину, образуя внушительных размеров прямоугольник. За атрием[4], пол которого из отполированного бело-красного сигнина[5]выгодно гармонировал с настенными росписями, сочетавшими геллийские меандровые[6] ленты и цветочные мотивы, находился шестнадцатиколонный перистиль. Бассейн в его центре окружали ряды цветущих
Возлежа справа от хозяина дома, рядом с отцом, Мэйо неторопливо выуживал виноградины из тарелки, наслаждаясь пением заточенных в клетках диковинных птиц. Пернатые узники перепархивали между присадами и запрокидывали головки к высокому потолку, поддерживаемому золочеными перекрытиями.
Юный поморец обладал тонким вкусом и его глаза быстро уставали от современного вычурного роскошества, принятого в столице. Аляповатые краски и витиеватых узоры фресок, массивные предметы мебели, контрастировавшие с легкими буковыми перегородками, украшенными кружевом резьбы, грубая лепнина на полуколоннах, обрамлявших вход в экседру – все это вызывало у будущего Всадника острое чувство неприязни. Однако, помня о своем обещании, Мэйо ни на миг не расставался с маской обворожительного и восторженного провинциала.
Главы Домов вели речь о политике и общих знакомых. Амандус, румяный мужчина с двойным подбородком и широким носом, излучал благосердие, с улыбкой развалившись на многочисленных подушках.
Супруга знатного работорговца, худощавая и суетливая особа, постоянно вклинивалась в беседу мужчин, то с пустяковыми вопросами, то с ироничными замечаниями, а случалось и вовсе неожиданно закатывалась дребезжащим смехом.
Сын Амандуса, молодой декурион был первым нобилем, встретившим гостей в вестибюле и радушно проводившим их до экседры. Легионер долго обнимался с Макрином, выслушивая комплименты сара, а после наградил Мэйо смачным родственным поцелуем под левое ухо. Во время трапезы Креон с миной благодетеля дал помпезное обещание помогать будущему зятю по службе и братски заботиться о нем.
Мэйо воспринял эти посулы стоически, любезно поблагодарил потенциального шурина, мысленно обозвав его весьма непристойными словосочетаниями.
Хрупкая молчаливая Вида, уже год как достигшая брачного совершеннолетия[9], поглядывала на жениха украдкой, но не встречала ответного интереса с его стороны. В белом платье и длинной накидке из полупрозрачной материи с оливковыми полосами девушка напоминала бабочку-пяденицу, ширококрылую обитательницу северных лесов. Светлые локоны дочери Амандуса, завитые на каламисах[10], были заплетены в две тугие косы, лишь несколько прядок, намеренно оставленных, соблазнительно струились из-под широкой диадемы и едва касались гладких плеч цвета слоновой кости. Эта ровная, мягкая белизна нежно оберегаемой от солнечных лучей кожи придавала столичной обольстительнице чарующую прелесть. Несколько строгий профиль и бархатные глаза чистейшей лазури полностью соответствовали требованиям, предъявляемым к эталонной изысканной женской красоте.
В глубине души – тщеславная кокетка, привыкшая нравится мужчинам – Вида ждала от Мэйо любого проявления симпатии: жадных кусачих взглядов, восторженных речей, наполненных неутоленной страстью вздохов,
Когда девушка наклоняла или поворачивала голову, ее серьги тихонько позвякивали. Этот звук напоминал лязг клинка, вынутого ради свершения благородной мести и нацеленного для болезненного укола в сердце оскорбившего святое мерзавца.
С завидным спокойствием поморский юноша смотрел куда угодно, но только не на будущую жену, и тактично уклонялся от любых расспросов, касавшихся его жизненных планов.
Отведав десерт, Амандус вытер руки о курчавые волосы мальчишки-раба и обратился к гостям:
– Что если нам теперь немного прогуляться? Я покажу окрестные просторы, затем направимся в пинакотеку[11]. На днях мне продали несколько полотен Фокуса по весьма привлекательной цене. Уверяю, их можно созерцать часами.
– Мы понимаем толк в искусстве, – вздохнул Макрин. – А молодежь пошла иного склада. Им подавай сраженья меченосцев, разнузданные пляски, скачки…
– Я тоже люблю скачки! – возгласил старший Литт. – Вы привезли чудесных лошадей. Не терпится испытать их на резвость! Может, разгоним кровь по жилам? Я выставлю для состязанья жеребца, приобретенного в конюшнях Именанда.
– Отличная идея, отец! – поддержал Креон. – Устроим все без ставок, по-семейному, лишь ради услажденья взоров.
– Боюсь, сегодня мой Дом некому достойно представить. Среди сопровождавших нас рабов есть конюхи, но нет объездчиков, – решил мягко возразить Макрин, опасавшийся в случае проигрыша возможных пересудов о качестве подарка.
– Пусть едет мой невольник! – беспечно предложил Мэйо. – Ему ведь не впервой.
Градоначальник смерил сына многозначительным взглядом:
– Благодарю, что так кстати напомнил об его существовании.
– Зачем отказывать себе в веселье из-за мелочей? – с готовностью ответил юноша. – Идемте же! Сгораю от желания взглянуть на эбиссинского скакуна. Он хорош собой?
– Ты будешь впечатлен, – усмехнулся легионер.
– Надеюсь, это станет ярчайшим из моих воспоминаний о нашей встрече, – дерзко парировал Мэйо.
Сар Таркса незамедлительно кашлянул в кулак, рассчитывая, что отпрыск догадается и все-таки дополнит оскорбительно прозвучавшую фразу комплиментом невесте, но напрасно. Будущий Всадник увлек Амандуса живой беседой о лошадях, словно вовсе позабыв про девушку.
Лето уже переломилось, и в небольших ухоженных полях ячменя давно отцвели яркие маки, теперь среди спелых колосьев проглядывали островки такой сочной зелени, что казалось будто не трава тянется к небу, а раскиданы в желто-оранжевом море драгоценные изумруды.
Эбиссинский жеребец, приведенный юношей-рабом с обритой головой, был цвета полуденной пустыни, раскинувшейся к западу от Инты. Конь приплясывал, упираясь в удила. На узкой морде с миндальными глазами широко раздувались тонкие ноздри.
Нереус держал под уздцы светло-серого скакуна по кличке Апарктий. Островитянин задумчиво почесывал морду животного, настраиваясь на скачку.
Каждый, кто хоть раз соревновался верхом или в колеснице, понимал, сколь важно соблюсти все приметы, иначе капризная удача мигом переметнется к сопернику. Люди, редко посещавшие ипподром, знали до дюжины бытовавших там суеверий, новички-наездники – с полсотни, Мэйо и Нереус могли перечислить не меньше восьми десятков.