Принцип неопределенности
Шрифт:
– Не опаснее, чем находиться в вакууме. Многие моряки погибли, так и не поднявшись на поверхность.
– Зачем они это делали?
– спросил неожиданно капитан.
– Что делали?
– удивился я самому вопросу.
– Уничтожали транспорты. Это же не военные цели.
– Они везли материалы и вооружение, - недоуменно ответил я.
– Одна сторона не могла вести блокаду морских портов другой и оттого уничтожала корабли в пути. Просто оптимальные действия по уничтожению вражеской военной мощи. Ничего личного, как говорится, просто бизнес.
– Вместо этого можно сделать достаточно боевых
– Хотя я их и понимаю. Но у нас с таким ожесточением воюют только на внешнем кольце. Особенно ударенные на голову. Известная аксиома - гиперпространственная война между планетарными системами экономически выгодна только при тотальном превосходстве, а тогда, как и Республика - можно позволить себе быть разборчивым в средствах.
– У них не хватило на это сил, но они думали, что подводная война прекратит поставки на островное государство, с которым шла война.
– Тогда не стоило начинать войны, если не уверен в своих силах.
Его бы слова да в уши политикам. Я разогнал воздух перед лицом. Хотя корабль остывал, мне стало только жарче - в отсутствии силы тяжести естественной конвекции тоже не было. А сидели мы неподвижно на одном месте.
– Правитель этой страны был вполне уверен, настолько, что начал войну и с другой стороной, - ответил я.
– Зачем?
– Ненавидел представителей этого народа, но, скорее всего, сам боялся нападения, и думал прибрать её ресурсы для войны с первым соперником.
– А он обоснованно боялся нападения?
– Не в традициях той страны влезать в крупные конфликты первой.
– Я покривил душой. Российское государство начало не меньше войн, чем любое другое. И справедливость у каждого своя. Но рамки иметь надо.
– Тем более в тот момент она была слаба и не отошла от революции. С промышленностью точно была беда.
– Та страна, что вела войну со многими, она победила?
– Нет, но, смотря на то, как они живут, так не скажешь. Но политическую независимость они потеряли навсегда.
– И каков итог войны?
– Одни государства возвысились, другие потеряли влияние. А победители установили новый мировой порядок. В мире установилось мнение, что уничтожать народы на основании теории об их неполноценности несколько неправильно. Теперь муссируется теория о неполноценности некоторых видов политического устройства.
– Мир стал лучше?
– Он не стал хуже. Тоже хорошее достижение. И неплохой урок, но сейчас его стали забывать.
– Зачем ваш народ ведёт войны? Разные виды и народы имеют свои причины для этого. А какая у вас?
– Я думаю всё просто. Сначала воевали за охотничью территорию. 'Эй, это наша дичь!' Чтобы пограбить и захватить женщин. Затем стали воевать из-за ресурсов и земли. Ради власти, славы и богатства. Особо это не скрывали. Люди были проще. И честнее - в сражениях участвовали как раз те, кто и стремился к этим благам. Кто владел землёй, тот и шёл за неё воевать. Логично, на мой взгляд. Потом привилегированные классы поумнели, и, чтобы заставить взять их в руки оружие, правители стали придумывать всякие трюки. Им стали говорить, что мы защищаемся от агрессора, частенько превентивно. В принципе работает это и сейчас. Потом они поумнели настолько, что на убой стали посылать тех, кто не может от этой почётной
– Обыкновенная картина для достаточно агрессивных видов. Но не характерная для имеющих сильные социальные связи. Им проще договориться.
– У нас достаточно сильные социальные связи, - не согласился я.
– Достаточные для формирования отдельных стай, племён и государств. Но не достаточно развитые, чтобы решать всё переговорами, пусть и с завуалированными угрозами применения силы. Слишком мы агрессивны. Слишком силён стайный инстинкт[12]. Думаю, на этих оправданиях стоит закруглиться. Если угроза действительно есть, защитники найдутся. Но ведь диалектическая проблема: само наличие оружия и армии побуждает к войне. Если в руках молоток, то всё вокруг становится похоже на гвозди.
– Оправдываешь милитаристскую политику?
– Скорее констатирую сложившийся факт, - ответил я.
– Но тут вступила в дело ещё и религия. Воинам объяснили, что всем погибшим за правое дело светит путёвка в рай. А принести это замечательное изобретение, причём исключительно их версии, к соседям их священная обязанность. Начальство их, правда всё понимало и продолжало грабить и захватывать женщин, - продолжил я объяснение.
– Идея религии распространена в Галактике, и воинственных культов в ней до жопы, но разумные виды в большинстве своём слишком рациональны для этого, - капитан нехорошо ухмыльнулся, уголки его губ чуть поднялись к верху.
– Вы, люди... хомо и ситы - нет. Обожаете верить в духов и божеств. И мы, твилеки, увы, тоже. И да, если люди могут выбирать себе правителей то они, к примеру, выберут, чтобы их дети изучали религиозный бред, если сами они верят в это. Это же их 'человеческое право' - выбирать, чему учить их детей. В итоге право выбора одних порождает отсутствие права выбирать у других. Какой мозгодробительный абсурд!
– Какая чудесная рекурсия!
– поддакнул я довольно.
– Или замкнутый цикл, в чём я не уверен. Но это если вообще существует какой-то выбор. А не его иллюзия.
– Ты тоже любишь такие вещи, да? А насчёт этих чудесных граждан Республики: они же компетентны делать выбор, верно? Так им говорят в Республике, - продолжил Травер свою мысль.
– Но им говорят: нет, постойте, вы не специалисты по образованию. Хе-хе. И да, конечно, они могут выбирать себе правителей.
– Тебя всё ещё не оставляют эти мысли?
– спросил я его.
– Ну не абсурд ли?
– вернул он вопрос. Затем ловко распечатал бутылку с пивом.
– Тебе не предлагаю, у вас людей не очень крепкий желудок. Нас придавит, и заблюешь тут всё.
– Забудь, - отмахнулся я.
– Поведение людей не определяется рациональными причинами. Наше поведение выработано жесткой внутривидовой конкуренцией между небольшими группами приматов, как правило, приходящимися друг другу родственниками, а не вдумчивым впитыванием теории вероятности или игр. Воспринимай окружающий мир, как документальной сериал 'в мире животных', - злорадно сказал я.