Природа хрупких вещей
Шрифт:
Я закрываю ладонью рот, чтобы подавить тошноту, а Логан безжалостно продолжает:
— Мне известно, что после этого его выгнали из дома, и он несколько лет колесил по западу страны, осваивая искусство втираться в доверие к порядочным людям. Мне известно, что в годы скитаний он собирал свидетельства о рождении и смерти, а потом с их помощью выдавал себя за разных людей. Мне известно, что его настоящее имя вовсе не Мартин Хокинг, а Клайд Мерриман.
Логан делает паузу, видя, что я силюсь осмыслить услышанную информацию. Кажется, что в комнате вообще нечем дышать. У меня от страха кружится голова.
— Я не знала, — шепчу я, ощущая во рту вкус желчи.
— Конечно.
Логан
— Вы, очевидно, не догадывались, что человек, известный вам как Мартин Хокинг, давно находится в поле нашего зрения, — продолжает он спустя несколько секунд. — Знаю, что у вас нет золота Белинды. Знаю, в какую лабораторию приносил на анализ золото Клайд Мерриман. Знаю, под каким именем он обналичивал золото. Знаю, что в одном из банков Сан-Франциско он арендовал ячейку, в которой хранит вырученную сумму. Знаю, что он — изверг, убивший по меньшей мере десять человек.
— Десять человек? — охаю я. Мартин погубил десять человек. Десять!
— Увы. Боюсь, что так.
Мы с Белиндой могли стать его следующими жертвами — одиннадцатой и двенадцатой. Запросто. Я зажмуриваюсь, чтобы побороть навернувшиеся на глаза жгучие слезы. Две слезинки все равно выкатываются. Легкие под платьем и корсетом вздуваются. Я не в силах унять заходившую ходуном грудь. Должен же Логан понимать, что я ничего об этом не знала.
— Ужас! — выдыхаю я.
— Да, ужас, — соглашается маршал. — Как я уже говорил, он — изверг. Но я — слуга закона, а не собственного мнения, и, как бы я ни относился к Клайду Мерриману, это не имеет значения. Важно то, что можно доказать в суде. А у меня больше подозрений, чем неопровержимых улик. Так что, возможно, вы оказали человечеству услугу, если его постигло несчастье и если вы та, за кого себя выдаете.
— Та, — подтверждаю я, но голос у меня неубедительный и писклявый, как у ребенка.
— Как скажете. Но у меня проблема. — Он открывает папку, достает из нее какой-то документ и пододвигает по столу ко мне.
Это копия свидетельства о смерти некой Софи Клэр Велан из графства Даун в Ирландии.
Зрение внезапно затуманивается, комната колышется, все вокруг качается, как в то утро, когда я ощутила подземный толчок.
— Где вы это взяли? — словно со стороны слышу я свой голос.
— Я же объяснял. Этот человек давно находится у нас в разработке. Мы проверяем его деятельность. Все, чем он занимался и занимается. Проверяем женщин, с которыми он вступает в брак. Проследить ваш иммиграционный путь не составило труда. Вы покинули Ирландию под именем Софи Велан. Приобрели паспорт по свидетельству о рождении Софи Велан. Но вы не Софи Велан. Софи Велан умерла.
— Что вам от меня нужно? — едва слышно спрашиваю я.
— Мне нужна правда, — отвечает Логан.
— Всей правды я не могу рассказать, — тихо говорю я, зажмурившись. Не могу. Не могу.
— Можете. И расскажете. — Жесткие слова, но произнесены они мягким тоном, словно он подбадривает меня открыть ему то, что он хочет услышать.
Я разжимаю веки.
Логан смотрит на меня более благосклонно, нежели в первые минуты допроса. Словно он больше не служитель закона, а я — не подозреваемая соучастница преступлений. Мы — два человека, которые знают, что на свете есть жестокие мерзавцы, которым удается избежать наказания.
Но я молчу.
Логан показывает на свидетельство о смерти, что лежит на столе между нами.
— Софи Велан — ваша сестра. Она была на год и три месяца моложе вас и в возрасте трех лет скончалась от лихорадки. Под ее именем вы и покинули Ирландию. Я хочу
Значит, ему ничего не известно. Не известно. В его толстой папке нет документов, объясняющих, почему я выдаю себя за свою сестру. Мне хочется зажать ладонями уши, чтобы вытеснить из сознания его вопрос и заглушить рев страха, но я не могу пошевелить руками.
Что мне ему ответить? Какую правдоподобную сказку сочинить, чтобы удовлетворить его любопытство? Какую выдумать историю, чтобы она прозвучала достоверно и сохранила мне свободу?
Что сказать?
В голове — ни одной стоящей мысли. Ни одной!
Я не отвечаю, и тогда Логан достает из папки еще один документ, который он снова пододвигает ко мне. Я смежаю веки, чтобы не видеть его. Логан молча ждет. Очевидно, рассчитывает, что я все-таки взгляну.
И не ошибается. Я открываю глаза. Передо мной — копия свидетельства о рождении Сиэши Коллин Велан.
Копия моего свидетельства о рождении.
— Где вы это взяли? — шепотом спрашиваю я.
— Это документ из открытых архивов, куда любой имеет доступ.
Логан извлекает еще один документ. Потом еще один. И еще.
Свидетельство о браке Сиэши Велан и Колма Макгоу.
Свидетельство о смерти маленькой дочери Колма и Сиэши Макгоу, родившейся раньше положенного срока.
Свидетельство о смерти Колма Макгоу, скончавшегося за три месяца до того, как я эмигрировала в Америку. Причина смерти? Утопление в результате несчастного случая.
— Я отправил письменный запрос об обстоятельствах гибели Колма Макгоу, скончавшегося в результате утопления, в органы власти графства Даун. По почте я получил ответ, в котором говорилось, что его смерть была признана несчастным случаем, но у его родственников возникли сомнения на этот счет. Он находился не в море; его лодка была пришвартована у причала, когда он упал за борт. Плавать он умел. Полиция хотела побеседовать с его вдовой, но она уехала вскоре после похорон, и с тех пор там ее никто не видел.
Я лишь смотрю на документ, лежащий передо мной. По щекам моим катятся слезы.
Кэт.
Моя девочка. Я не оправдала ее надежд.
Логан ждет, и я наконец поднимаю на него глаза.
— Здесь, в этой комнате, только вы и я, — говорит он. — Миссис Филдинг сейчас с нами нет. Убедите меня в том, что я могу вас отпустить. Это ваш единственный шанс, другого не будет. Расскажите правду.
Глава 31
О младшей сестренке у меня сохранились лишь скудные обрывки воспоминаний, неясные и призрачные, как рассеивающийся дым. Мне было четыре года, когда болезнь отняла у нас Софи. Я помню, что она была веселым ребенком, порой любила поозорничать. Софи боялась темноты и по ночам крепко прижималась ко мне в кровати, в которой мы обычно спали вдвоем. Помню, как она сидела на коленях у бабушки, а я злилась, желая, чтобы это было только мое место. Помню, однажды она взяла один мой башмак и бросила его в колодец — просто для того, чтобы услышать всплеск воды. Я помню ее золотисто-каштановые локоны; она любила, чтобы в них вплетали желтые ленты, одно время принадлежавшие мне. Помню, как она металась в жару на нашей кровати, а я, пока она болела, ночевала в домике бабушки, и мне это нравилось. Помню, как бабушка, рыдая, сообщила мне, что за Софи прилетели ангелы, помню маленький гробик. Помню, как причитала мама, а папа с другими селянами нес гроб на холм, где находилось кладбище.