Природа хрупких вещей

Мейсснер Сьюзан

За время моего отсутствия Сан-Франциско изменился в лучшую сторону. Всюду стоят запахи свежей древесины и краски, стучат молотки, визжат пилы. Выросли новые здания, почти исчезли кучи пепла, на месте еще недавно выжженной пустыни возрождается город. Теперь нанять экипаж у вокзала не составляет труда, и в отделение полиции я прибываю задолго до назначенного времени — одиннадцати часов.

Дежурному за стойкой в облицованном плиткой вестибюле называю свое имя. Мне велено подождать. Пока ожидаю, когда ко мне кто-нибудь выйдет, пытаюсь унять расходившееся сердце. Наконец меня вызывают и проводят в комнату, где стоят дубовый стол и стулья, новенькие, источающие запах тунгового масла. За стенотипом [8] ,

с виду тоже новым, сидит женщина. Рядом с ней незнакомый мужчина. Не следователь Моррис.

8

Стенотип — вид пишущей машинки для стенографирования.

— Спасибо, что почтили нас своим присутствием, миссис Хокинг, — произносит мужчина сердечным тоном, любезно улыбаясь. — Я — сотрудник Маршальской службы США Амброуз Логан. — Темноволосый, темноглазый, он немного напоминает мне моего брата Мейсона. На вид чуть старше меня: ему, должно быть, лет тридцать. На мой вопрос, где следователь Моррис, он отвечает, что дело об исчезновении моего мужа передано в ведение Маршальской службы США. Мне приходится спросить у Логана, что это за служба такая. Он объясняет, что Маршальская служба США осуществляет надзор за исполнением федеральных законов. Мне это тоже непонятно, но от дальнейших вопросов я воздерживаюсь. Логан берет со стоящего рядом с ним стула толстую папку, кладет ее перед собой и открывает. Из папки выскальзывает фотография Мартина и ложится на столе наискось между нами.

— Что ж, начнем с вашего позволения? — произносит он.

Поначалу вопросы те же самые, на которые я отвечала, когда заявила об исчезновении Мартина. Стенографистка записывает за мной все, что я говорю. Минуты идут, и вопросы все больше касаются меня лично. Логан постоянно просматривает бумаги в папке. Документов много.

Он осведомляется, видела ли я Мартина в тот день, когда произошло землетрясение. Знала ли, что Мартин в тот день возвращался в Сан-Франциско или что его автомобиль был обнаружен близ Сан-Рафаэлы, на дороге, ведущей в Сан-Франциско?

Логану известно про Белинду.

Известно, что она находилась в моем доме в то утро, когда случилось землетрясение. Известно, что Мартин женился на Белинде, будучи моим мужем.

Логану известно про Кэндис.

Боже, ему известно и про Аннабет.

У меня голова идет кругом. У Логана куча документов. Что еще ему известно? В комнате становится душно. Я хочу уйти.

И я встаю из-за стола, ведь разговор о местонахождении Мартина завершен. Получается, что Логан обвиняет меня в том, что я помогала Мартину, была соучастницей его ужасных преступлений. Вступила с ним в сговор, чтобы присвоить золото Белинды и наследство Кэт.

Но Логан просит меня присесть: мне же будет лучше, если мы завершим этот опрос.

Мне будет лучше? Что хорошего можно ждать от такого опроса? Этот человек уверен, что я такая же, как Мартин Хокинг. А я не такая, как Мартин. Как смеет он подозревать меня в непорядочности?

Логан хочет знать правду. Это все, что ему нужно, утверждает он. И я заявляю, что говорю ему правду.

Нет, возражает он. Это не так. Я стою на своем. А он заявляет, что я лгу ему с той самой минуты, как села за стол и назвала свое имя.

Глава 30

Лоб и шея у меня покрываются испариной, хотя в комнате внезапно становится холодно.

— Меня зовут Софи Хокинг. — Заставляя себя смотреть прямо в глаза Логану, я упрямо повторяю: — Меня зовут Софи Хокинг.

Логан молчит. Не возражает мне, не вытаскивает из пухлой папки новые документы. Просто продолжает пытливо разглядывать мое лицо.

— Я не сделала ничего плохого. — Мною овладевает странное спокойствие. Не знаю, откуда происходит эта невозмутимая решимость, но я крепко

держусь за нее. — Я вышла замуж за человека, который, как я думала, не женат и вправе вновь вступить в брак. Я люблю его дочь. И делаю все возможное, чтобы обеспечить этой девочке счастливое существование. Даже отвезла ее к родной матери, хотя для меня было бы куда проще оставить ее себе. Я позаботилась о Белинде, фактически приняла у нее роды, а когда нам с ней пришлось расстаться, искала ее день и ночь. Я не брала ее золота. Не взяла ни крупицы. Да, я распоряжаюсь деньгами Кэт, но я готова показать все чеки, все до единого, на то, что купила с тех пор, как стала ее опекуном. Я оплачиваю наше проживание и питание. Купила ей для школы одежду, карандаши, бумагу, а также головоломки, куклы и книги взамен сгоревших во время пожара. Я откладываю деньги на сберегательный счет, который будет принадлежать ей, когда она повзрослеет. Каждую неделю откладываю деньги на строительство дома для Кэт, чтобы у нее всегда была собственная крыша над головой, если со мной что-то случится. И какая разница, как меня зовут, скажите на милость? Имя — ничто. Слова на бумаге. О человеке судят по поступкам. Невзирая на все то, что со мной случилось, невзирая на все то, что мне довелось пережить, я остаюсь человеком, который способен любить. Это я и есть.

Логан по-прежнему не сводит с меня глаз. Трудно сказать, о чем он думает. Наверное, размышляет над тем, что услышал.

— И вы будете настаивать на этом и под присягой, если придется? — спрашивает он. — На том, что вы не совершили ничего предосудительного?

— Буду. — Поклянусь чем угодно.

С минуту он молчит, затем обращается к стенографистке:

— Миссис Филдинг, думаю, пора миссис Хокинг дать передышку. Я позову вас, когда продолжу опрос.

Пальцы миссис Филдинг замирают на причудливых клавишах ее машинки. Она немного удивлена, но поднимается со стула и выходит из комнаты, закрывая за собой дверь.

— Мне не нужна передышка, — заявляю я. — Я хочу уйти. Мне больше нечего добавить.

Логан какое-то время молча смотрит на меня, потом говорит:

— Я хочу вам верить, честное слово. Но, как бы вы ни отпирались, думаю, вам известно, что произошло с Мартином Хокингом. Думаю, вам известно, где он сейчас. И, учитывая то, что нам с вами о нем известно, мне хотелось бы знать, почему вы это скрываете.

Я сдавленно сглатываю слюну, но не отвечаю.

— Я поставлен в затруднительное положение, — продолжает маршал Логан. — По моему мнению, Мартин Хокинг вполне заслуживает постигшей его участи, потому что, как и вы, я уверен, что он убил Аннабет Бигелоу Гровер. Думаю, он и мать ее убил. Думаю, это по его вине автомобиль отца Кэндис свалился в кювет.

С минуту он молчит, пристально глядя на меня.

— И о Мартине Хокинге мне известно больше, чем вам. Я знаю, что его родители не умерли, как он вам, вне сомнения, говорил. Знаю, что в детстве он мучил животных, упиваясь их страданиями. Знаю, что его исключили из школы-интерната за непослушание и словесные оскорбления в адрес одноклассников. Знаю, что, когда ему было шестнадцать лет и старшая сестра призналась ему, что хочет покончить с собой из-за несчастной любви, он вызвался ей помочь. Знаю, что он перекинул веревку через балку в сарае, сделал петлю и помог ей сунуть в нее голову. Знаю, что она сразу же пожалела о своем решении, но он наблюдал, как она корчится в петле, и даже не попытался срезать веревку. В последний момент ее спас отец.

Воображая эту страшную картину, я чувствую, как у меня бешено колотится сердце, а из самых глубин моего существа поднимается тошнота. Я представляю молодую женщину, его родную сестру. Она висит в петле, отчаянно сучит ногами, руками хватается за шею. А Мартин стоит и смотрит. Стоит и наблюдает, как она умирает. Я представляю, как в сарай вбегает их отец. Он кричит на Мартина: «Ты что творишь?» Это зрелище не идет у меня из головы. Я создала для Мартина уютный дом. Вкусно кормила его, стирала его одежду, поила чаем. Спала с ним в его постели. Пускала в свою. И все это я делала для чудовища.