Присягнувшие Тьме
Шрифт:
— Он больше здесь не работает?
— Работает, главврачом, — наконец ответила она. — Его еще нет, но он зайдет. Он приходит каждый день, даже в выходные. В середине дня.
— Я могу подождать?
— Только если поболтаете со мной.
Я попытался включиться в игру и придал своему лицу веселое выражение. Не знаю, на что это было похоже, но мои усилия ее рассмешили. Она прошептала, крепко сжав мою руку:
— Меня зовут Жюли. Жюли Делёз. Я дежурю здесь только по выходным. А вообще учусь. Что касается разговора,
Я оперся локтями о стойку и искренне улыбнулся. Задал несколько личных вопросов — занятия, повседневная жизнь, развлечения в Лозанне. Каждый вопрос требовал от меня таких усилий, что я не слышал ответов.
Зазвонил невидимый мне телефон. Она протянула руку под стойку и ответила, затем подмигнула мне и взяла новый «Тик-так». У нее был матовый тон лица, какой накладывали актрисам, изображавшим индейских женщин в немецких вестернах шестидесятых годов.
— Это он, — сказала она, кладя трубку. — Он у себя в кабинете. Можете пройти туда.
— Вы его не предупредили?
— Это необязательно. Постучитесь и входите. Он симпатяга. Удачи.
Я попятился. Она спросила:
— Вы вернетесь?
Она прищурила глаза под черной блестящей прядью. Глаза были зеленые — светлого оттенка.
— Маловероятно, — ответил я. — Но я сохраню в душе вашу улыбку.
Ответ был единственно правильным. Ясным и оптимистическим. Она засмеялась, потом уточнила:
— Позади вас. Коридор. Дверь в глубине.
Я повернулся на каблуках и, сделав несколько шагов, забыл и девушку, и ее глаза, все. Я был теперь весь нацелен на следующий этап. На мой стук тут же ответили, и, поворачивая ручку двери, я прочел короткую молитву о Манон.
О живой Манон.
В белой комнате человек переставлял папки в металлическом шкафу. Он был коренаст, от силы метр шестьдесят пять ростом. Большие очки, длинная челка. Сходство с Элтоном Джоном было поразительным, только у него были седые волосы. Должно быть, ему было под шестьдесят, но его одежда — вытертые джинсы и фуфайка — скорее вызывала в памяти образ студента колледжа Беркли. На ногах у него были кроссовки «стен-смит». Я спросил:
— Вы ведь Мориц Белтрейн?
Он ответил утвердительно и указал мне на кресло перед своим письменным столом.
— Садитесь, — сказал он, не поднимая носа от досье, которое держал в руках.
Я не сдвинулся с места. Прошло несколько секунд. Я продолжал разглядывать хозяина комнаты. При взгляде на его фигуру казалось, что он непомерно много весит. Как будто у него был чрезвычайно плотный костяк. Наконец он поднял глаза:
— Чем могу быть полезен?
Я сообщил свои анкетные данные. Имя, место жительства, род деятельности. Выражение полускрытого очками и челкой лица хирурга было непроницаемым.
— Я повторяю свой вопрос, — сказал он без выражения. — Чем могу быть полезен?
— Я интересуюсь Манон Симонис.
Он расплылся
— Я сказал что-то смешное?
— Вот уже четырнадцать лет я жду кого-нибудь вроде вас.
— Вроде меня?
— Кого-то из непосвященных, кто наконец понял истину. Не знаю, по какому пути вы идете, но вы пришли по назначению.
— Она жива, не правда ли?
Наступило молчание. Для меня это было равносильно переходу на другую космическую орбиту. Виражу, который даст дальнейшее направление всей моей жизни. Все мое существование и даже в каком-то смысле вся вселенная зависели от ответа, которого я с нетерпением ждал.
— Она жива? Да или нет?
— Когда я впервые увидел Манон, она была мертва. Но не настолько, чтобы я не смог ее оживить.
Я почти упал на стул, после чего мне удалось произнести:
— Расскажите мне всю историю. Это очень важно.
Умоляющий тон меня выдал. Он был заинтригован и спросил:
— Для вас или для вашего расследования?
— Какая разница?
— На чем вы остановились в своем расследовании?
— Я вам отвечу, когда вы мне расскажете. То, что вы мне сообщите, определит значение всего остального.
Он покачал головой, видимо, подыскивая нужный тон. Поставив на место папку, которую все это время продолжал держать в руке, он глубоко вздохнул, как будто должен был подчиниться тяжелому долгу, и сел напротив меня.
— Вы знакомы с делом. Я хочу сказать, с его криминальной стороной. Вам известно, что анонимный звонок направил группу поиска к очистным сооружениям, где…
— Я знаю досье наизусть.
— Итак, жандармы поспешили к колодцам. Их сопровождала бригада медиков. Осмотрев девочку, медики из «скорой помощи» констатировали смерть. Неподвижные зрачки, остановившееся сердце, температура тела двадцать три градуса. Никаких сомнений не было. Но там был врач, его звали Борони, он работал у меня в прежние годы и знал о моей специализации.
— Какая конкретно у вас специализация?
С самого начала я не понимал, какое отношение кардиохирург может иметь к реанимации.
— Гипотермия, — ответил Белтрейн. — Более тридцати лет я интересуюсь физиологическими феноменами, вызванными холодом. Как, например, в подобных обстоятельствах может замедлиться кровоснабжение тела. Но вернемся к Манон. Тот человек, Борони, знал, что при сильном переохлаждении есть маленькая надежда даже в том случае, когда смерть установлена. Поэтому он действовал так, как если бы ребенок был жив. Он вызвал вертолет, который участвовал в поисках, и связался со мной в ЛМЦВ. Если считать время полета, организм ребенка не функционировал более часа, что сводило наши шансы к нулю. Но все же мою методику проверить стоило. Знаете ли вы, что такое АИК?