Присягнувшие Тьме
Шрифт:
— Вы знаете, что меня интересует, не правда ли?
— Нет.
— Тогда вы менее продвинулись, чем я предполагал.
— Вам бы надо мне помочь. Кто вы? Что вы ищете?
— Аббревиатура КИК вам что-нибудь говорит?
— Нет.
— Клуб интеллектуалов-католиков, созданный в Кракове после Второй мировой войны, когда Иоанна Павла II звали Каролем Войтылой. Он принадлежал к этому клубу. В эпоху «Солидарности» его члены потрудились на славу, чтобы изменить расклад. По меньшей мере так же, как Валенса и его
— Вы принадлежите к этой группе?
— Я возглавляю особую группу, которая возникла в шестидесятые годы. Оперативную группу.
— Вы мне сказали, что вы папский нунций.
— Я езжу с дипломатическими поручениями, что позволяет мне расширять, скажем так, мою сеть.
Продолжение я угадал. Новый религиозный фронт, который занимался «лишенными света» и их преступлениями, но, без сомнения, более энергично, чем теоретик ван Дитерлинг. Духовная полиция.
— Вас интересует мое досье?
— Да, мы следим за вашим расследованием с интересом. Для рядового полицейского вы проявили необычайную широту взглядов.
— Я католик.
— Вот именно. Вы могли бы иметь предрассудки, присущие вашему поколению. Сводить все случаи одержимости к душевным болезням. Эта так называемая современная позиция не учитывает глубины проблемы. А враг не дремлет. Жестокий, вездесущий, нематериальный. Когда речь идет о дьяволе, нет ни современности, ни эволюции. У истоков стоит Зверь, и он будет здесь в конце концов, поверьте мне. Мы просто стараемся заставить его отступить.
У меня в голове пронеслись образы: пророчества святого Иоанна и его Апокалипсис; Ад, разверзшийся в час Страшного суда; экзорцисты у изголовья одержимых детей, борющиеся с демонами врукопашную, в Бразилии, в Африке. Я постарался ответить как можно более непринужденно:
— Нельзя сказать, что вы мне сильно помогли.
— Есть дороги, которые нужно пройти в одиночку. Каждый шаг приближает к цели.
— Это могло бы спасти жизни.
— Не думайте так. Мы вас опередили, это правда. Но не его. Невозможно предсказать, где и как он ударит.
Мне начали надоедать эти рассуждения о дьяволе как о реальной и всемогущей силе. Я снова перешел в атаку:
— Если вам известно все, что знаю я, то что же вас еще интересует?
— Прежде всего, мы не знаем точно, на чем вы остановились. Далее, вы нас опередили на участках, которые нам недоступны.
Ван Дитерлинг и его архивы. Эти две группы, должно быть, соперничают. Замошский ничего, или почти ничего, не знает об Агостине Джедде. Может быть, я сумею два раза «продать» свое досье и работать сразу на двух «хозяев», как слуга двух господ у Гольдони. Поляк подтвердил мои подозрения, прикинувшись огорченным:
— В наших рядах еще нет необходимого единства. Особенно в вопросе демонологии. Итальянцы из Ватикана думают, что в этой области у них абсолютное превосходство, и отказываются
Мне было совсем нетрудно представить себе, как соперничают эти две группы. Ван Дитерлинг держал свой козырь — Агостину, а у Замошского должны быть собственные досье.
— Если вы хотите, чтобы я познакомил вас с добытыми мною фактами, — сказал я, — предложите мне что-нибудь взамен.
Священник поднялся. Его стальной взгляд предупреждал: «Осторожнее, следите за тем, что говорите». Но он произнес спокойным тоном:
— Вам уже невероятно повезло, Матье, раз вы все еще живы и в здравом уме. Сами того не зная, вы ввязались в настоящую войну.
— Вы имеете в виду внутреннюю войну между различными религиозными группами?
— Нет. Наше соперничество лишь вторичное явление. Я говорю о настоящем конфликте, о борьбе Церкви с могущественной сатанинской сектой. Я говорю о реальной угрозе для нас всех. Для нас, солдат Господа, и всех христиан планеты.
Уже не так уверенно я продолжал:
— Эта угроза — «лишенные света»?
Замошский сделал несколько шагов, заложив руки за спину.
— Нет. «Лишенные света» скорее являются ставкой в этой битве.
— Я не понимаю.
Нунций подошел к старому колченогому письменному столу, стоявшему за пюпитрами для нот, и достал фломастер:
— Знаете ли вы этот знак?
Он начертил окружность, перечеркнул ее горизонтальной линией, потом пририсовал несколько звеньев цепи. Татуировка Казвьеля и печатка на перстне Мораза. Значит, это был символ сатанинской секты.
— Я видел его уже два раза.
— Где?
— В татуировке на груди одного мужчины и в гравировке на перстне другого.
— У меня есть сведения, что оба мертвы.
— Если у вас есть ответы, зачем задавать вопросы?
Замошский улыбнулся, затем надел колпачок на фломастер.
— Патрик Казвьель. Ришар Мораз. Первый умер тридцать первого октября на ватиканской лестнице. Другой недалеко от дома доктора Бухольца, в окрестностях Лурда, на следующий день. Вы убили их обоих. Если вы хотите, чтобы мы заключили соглашение, вам следует вести со мной честную игру.
— Кто говорил о соглашении?
Он постучал по рисунку:
— Вы не хотите узнать, что этот рисунок означает?
— Покопавшись, я и сам все узнаю.
— Разумеется. Но мы можем сэкономить вам время.
Нунций терпеливо мерил комнату уверенным шагом. Мне уже порядком надоело это кружение.
— Как называется эта секта?
— «Невольники». Они считают себя рабами дьявола. Отсюда и их символ: железный ошейник. Их еще называют Писцами. Сатанинские секты — моя специальность. Моя настоящая работа — выявлять эти группы по всему миру. Однако из всех, которые я встречал или изучал, «Невольники» — самые жестокие, самые опасные. В высшей степени.