Признания в любви кровью написаны
Шрифт:
— Как я рад гостям! — протяжно заявил Гидеон и улыбнулся. Но за напускной доброжелательностью Уэнсдей разглядела угрозу. — Садитесь, дорогие.
— Верно, молодёжь хотела бы напитков? Чай, кофе? — поинтересовалась мама Бьянки, улыбаясь.
И у этой женщины неделю назад умерла дочь.
Теперь Уэнсдей была уверена, что она причастна к её смерти.
— Спасибо, мы с Маркусом на диете. Пьём только святую воду два раза в день, — она выдавила из себя улыбку, и от этого заболели щёки.
Но ей не хотелось, чтоб её отравили.
— Думаю, вы можете
Он не успел продолжить, но Уэнсдей уже заранее знала, что он станет дальше говорить. Одного слова «гедонизм» оказалось достаточно. Построить секту не вокруг какого-то божества, а вокруг учения, что высшее благо есть удовольствие. Умный ход. Философские учения действовали на людей даже лучше божеств. Ведь в этом можно было убедить кого угодно.
Только не Уэнсдей.
— Как видите, я разговариваю с вами под стакан хорошего алкоголя. В этом нет ничего плохого. Это меня расслабляет, делает счастливым…
— Но как это может мне помочь реже ссориться с Хелль? Моё сердце горит по ней, а её горит по мне, но мы никак не добьёмся взаимопонимания…
— А его и не надо искать, мой юный друг. Оно само приходит. У вас много внутренних зажимов и страхов, они и приводят к отсутствию взаимопонимания. Найдите то, что доставляет вам обоим удовольствие… — он помедлил, но продолжил: — и я сейчас не о вашей интимной жизни. Вам нужно то, что заставляет оба ваших сердца наслаждаться. Это вас и сблизит. Проблема почти всех пар в том, что они насильно пытаются прийти к этому взаимопониманию, хотя это невозможно. Только через удовольствие.
— Но как нам это общее удовольствие найти?
— Поговорите об увлечениях друг друга, о еде… да о чём угодно. И запомните: удовольствие порождает удовольствие, — он демонстративно отпил глоток алкоголя и широко улыбнулся.
Уэнсдей оценила навыки оратора этого человека. Он и правда воздействовал на мозг… и говорил то, что хотелось услышать. То, что казалось логичным. И действительно откликалось в душе…
Почему-то она вдруг подумала о своей тяге к творчеству и о тяге к творчеству у Ксавье… может, это мама Бьянки использовала на ней свою злосчастную силу сирены.
Глаза закрылись. Она не могла поддаваться влиянию каких-то сектантов, даже если оно имело сверхъестественную природу. Ещё рассеют её внимание и убьют. Или ограбят.
Но как бы красиво он ни разглагольствовал или как бы хорошо ни дурманила мама Бьянки, улыбка Гидеона говорила только о смерти. И это отрезвляло.
Бесплатный сеанс длился каких-то пятнадцать минут — слишком мало, чтоб разговорить этого напыщенного сектанта. Но достаточно, чтоб понять, в чём заключалась лицевая сторона этого общества. Пришлось признать, что легенда у них качественная. Легко лишала доверчивых людей рассудка.
И всё же Уэнсдей не удержалась: и перед выходом, когда Гидеон отложил свой дневник на кофейный столик, чтоб пожать на
Ксавье же пообещал, что они подумают о возможном следующем сеансе.
Уходить с пустыми руками она не собиралась.
========== Глава 14: Рассказ и кисть ==========
Когда входная дверь закрылась и ступни опустились с крыльца на тропинку, Уэнсдей нечто прожгло спину. Словно из каждого окна этого вылизанного дома на неё смотрели тысячи недоброжелательных глаз. И ей это не понравилось: она ощущала чистую враждебность и больше ничего. Обычно во всём, что люди считали отвратительным, таилась какая-то красота. Кровавая, убийственная, тошнотворная или выворачивающая нутро наружу, и всё-таки красота.
Но от дома сектантов хотелось уйти поскорее и подальше. А может, это лишь было чувством похмелья после манипуляций сирены. Трезветь от мистического дурмана сложно.
Но Уэнсдей обернулась. Скользнула глазами вдоль каждого окна — никого. Чувство слежки тотчас пропало. Наверное, ощущение являлось обычным наваждением.
Она пошла дальше — и снова ощущение сотен чужих взглядов осело на плечи и придавило к земле. Ей определённо не нравились эти сектанты. Хотя и Гидеон мастер своего дела. Это она ценила. Дурить людей красивыми речами и иметь под рукой для должного эффекта сирену — профессионализм.
Но изощрённых убийств это не объясняло.
Когда она и Ксавье отошли на достаточное расстояние, уже до леса, петляя самыми странными путями, её так и не отпустило чувство слежки. Уэнсдей даже невольно прижала поближе к себе проклятую красную сумку, где Вещь уже листал дневник, и скосила глаза вбок, но снова никого не обнаружила.
— Мне кажется, за нами следят, — призналась она парню.
Тот качнул головой, но выражения его лица она не видела: он до сих пор так и не снял маску.
— Я думаю, они обнаружили пропажу дневника. Неудивительно, — и он вдруг прибавил фразу на языке жестов.
Она означала предложение спрятаться в его мастерской.
Уэнсдей кивнула. Хотя и знала, что, когда они дойдут, дневник Гидеона уже исчезнет. Какие бы чувства у неё ни вызывали сектанты, просто украсть дневник она не хотела. Это слишком опрометчиво. А Вещь мог незаметно вернуться в их дом и оставить дневник на том же месте, откуда он и исчез.
Пускай сектанты, когда найдут блокнот, подумают, что у них коллективная шизофрения. Хотя, если они и есть убийцы, у них и так диагноз похуже.
Вскоре Вещь действительно выскользнул из сумки и скрылся в ветвях.
В полном молчании, под гнётом липкого ощущения бездоказательной слежки, они дошли до покатого здания и как можно незаметнее в него скользнули. Возможно, это было очень глупо, но Уэнсдей было всё равно. Мастерская не её. Главное, чтоб их не убили раньше времени прямо в ней.
В глаза, стоило запереть за собой дверь, бросилось, что на диване лежала точно не мужская одежда. Чёрное строгое платье на белых пуговицах, длиной примерно до колена и с винтажным витиеватым воротником.