Призрачная любовь

Кури Александра

– Ты работает дар, – произнес оказавшийся рядом хирург. – Старушка ушла, а мы свое дело сделали. Вер, тебе надо отдохнуть. Я схожу за лекарством.

Вера опустилась на банкетку в предоперационной и согнулась пополам. Ей было плохо.

За дверями как назойливые мухи жужжали медсестры и их девичьи голоса, которые не вызвали бы у Веры раздражения, будь она в другом состоянии, казались анестезиологу теперь ужасно громкими.

– Рассказывают тут реаниматологи, – долетало до Веры. – Как будто в больнице по ночам ходят мертвые хирург и анестезиолог.

– Правда? – заговорила

другая.

– Ага, стучатся в отделение, когда кому-нибудь время умереть. Не звонят, а именно стучатся. Вот ты идешь открывать, а на пороге пусто. Только дует ветер. А потом смотришь, больной, который еще недавно совсем без сил лежал с кем-то разговаривает. Если свет горит так, что можно разглядеть отражение в окне, то обязательно увидишь рядом с постелью две серые тени. Она с чемоданчиком для лекарств, а он в стерильном костюме. Такие больные всегда умирают тихо, когда меньше всего ждешь.

– Ого, – выдохнула другая медсестра.

Вера согнулась и, спрятав лицо в руках, не смогла совладать со смехом.

– Чего вы тут байки травите, девочки? Давайте лучше за работу. В операционной заждались! – это был голос Виктора.

Следом хирург показался в комнате.

– Ты чего, Вера? – произнес он, присаживаясь на колени подле нее.

Анестезиолог убрала от лица руки и поняла, что они были мокрые. Вера одновременно смеялась и плакала.

– Мы все когда-нибудь сможем выбраться отсюда? – спросила она.

Вместо ответа Виктор ее обнял.

– Вера, мы здесь затем, чтобы помочь не только другим, но и себе, – говорил хирург, гладя девушку по спине. – Как только решишь свою проблему, то сможешь отправиться дальше с чистой душой.

Вера хмыкнула, понимая, что ее проблемой была потеря памяти и что-то неприятной тяжестью отдавалось в груди при мысли о том, что придется все вспомнить.

– Спасибо, – произнесла она.

Виктор, показал ей шприц.

– Тут кетонал, кофеин и но-шпа. У прошлой Веры после операций тоже всегда болела голова. Ей становилось легче от этого. Я думаю, тебе пока не стоит спускаться в отделение. Займи моих студентов.

Хирург взглянул на наручные часы.

– Но я ведь ничего не знаю!

– Хорошо, – согласилась Вера, принимая в руки очередную документацию.

В это время мимо Веры пробежали две девицы в халатах. Анестезиолог тяжко вздохнула и поспешила в аудиторию, которую назвал ей Виктор. Там она сосредоточилась над методичкой по асептике и антисептике, оставленной хирургом. Вера ненавидела в себе разочаровываться и снова разочаровалась. Она отодвинула в сторону учебное пособие, когда в комнату завалились первые студенты.

– А мы пойдем смотреть операцию? – первым делом спросил тощий парень.

Стоять на операциях было частью обучения, когда она сама была студенткой. Схватив со стола сотовый, Вера вышла, набрала Виктору и договорилась о том чтобы привести студентов.

Виктор был в нужном месте. Вера разместила у дальней стены студентов, а сама встала посмотреть, как дают нормальный наркоз, после которого никто не уходит в мир иной. Ей было совестно за то, что она такая неумеха. Вера считала минуты до донца семинара и очень обрадовалась, когда поняла,

что от нее больше не требуется преподавать сегодня. Вера распрощалась с подопечными и планирована уже спуститься в реанимацию, как ее поймал хирург.

– Ты дежуришь в среду, то есть уже завтра, – прищурился он.

– Мне нужно сделать что-то особенное? – подняла брови Вера.

– Нет, – пожал плечами хирург, – просто подготовься к бессонной ночи.

Вера явилась в свое отделение. К счастью, отработать там оставалось всего полтора часа, которые прошли совершенно обычно, и ровно в пять девушка выскочила за двери.

После этого Вера поднялась в хирургию для того, чтобы забрать у Виктора книги по анестезиологии, которые скопились у хирурга пока после ухода прошлой Веры работал за двоих. На столе Виктора кроме книг были выставлены несколько подарочных пакетов. В таких дарят бутылки. Видимо, благодарность за удачные операции. Вера приблизилась, и ей показалось, что хорошей идеей будет перенести спиртное Иннокентию.

Добравшись до своей комнаты, девушка замерла перед дверью психиатра. Идея пополнить запасы психиатра уже не казалась ей такой хорошей.

Вера тронула ручку двери. Что если этот странный хранитель за ней? Вера почувствовала как от этой мысли неприятно зачастило сердце.

Дверь была не заперта. Вера несколько раз спросила разрешения войти, но никто не ответил. Открывшаяся картина завораживала. Всюду стояла старинная мебель, о которой явно заботились. У Веры создалось впечатление, что она вдруг перенеслась в начало двадцатого столетия, в комнаты преуспевающего московского врача. Это много говорило об Иннокентии и подстегивало любопытство хранительницы. Вытерев ноги о половичок, Вера скользнула внутрь.

Девушка покосилась на шикарную кушетку, обтянутую явно дорогим расшитым бархатом. Да весь интерьер гостиной выглядел так, словно Иннокентий собирал его по антикварам. Стипендию хранителя пришлось бы копить на такое годами. Такое количество маленьких статуэток, безделушек она видела разве только на дореволюционных фотографиях жилищ аристократов.

Пора была заканчивать с миссией. Вера поставила пакеты на кушетку и обернулась в поисках клочка бумаги – нужно было оставить пояснения.

У одной из стен стоял комод, девушка наудачу полезла туда. В первом же ящике обнаружились шприцы, жгут, вата и немного хлоргексединового спирта. Второй был заперт. Внутри гулко стукнулось стекло. Вера дернула за ручку третьего, последнего ящика, и ей повезло. Там был набор наточенных грифельных карандашей и блокнот.

Вера открыла блокнот на середине и на миг замерла. Те картины, которые Иннокентий вывесил в коридоре были скорее предупреждением о том, что нечего соваться в логово монстра. В личном блокноте он, должно быть, по памяти изображал клиентов, детали их позы, одежды. В его личных рисунках чувствовалось внимание к человеческой природе и восхищение ее хрупкостью.

На последних листах была изображена девушка в балетной пачке и пуантах. Жена? Лица не было видно, но грация, с которой она танцевала, завораживала. Вере на миг захотелось стать такой же легкой нимфой, поглощенной танцем.