Призраки Пянджа

Март Артём

Никогда в жизни Зубаир не думал, что кто-то будет способен перехитрить его. Переиграть в снайперской дуэли. Неприятное чувство — желание мести, желание отыграть своё, которое обычно чуждо было эмоционально стабильному и холодному человеку, оказалось не так-то просто подавить. Даже больше — практически невозможно.

«Как эти сосунки умудрились перехитрить меня? — крутилось у него в голове. — Эти срочники. Эти полудети могут разве что за родину умирать. Но не тягаться со мной».

Зубаиру даже пришлось напрячь волю, чтобы

отбросить нахлынувшие самокопания: как я мог ошибиться? Как мог пойти у них на поводу? Зачем выстрелил? Ведь цель казалась слишком лёгкой. Неоправданно лёгкой.

— Ты… ты спас меня, — глубоко дыша и валяясь на спине, пролепетал Джамиль.

Зубаир на него не посмотрел, продолжая наблюдать за той стороной. Только сказал:

— Ты знаешь, как перейти через пропасть?

Мальчишка тяжело уселся на задницу. Выдохнул, утирая пыльное лицо.

— Да. Брат говорил мне, что…

— Хорошо, — перебил его Молчун. — Тогда пойдём. Мне нужно закончить моё дело.

* * *

— Возможно, сукин сын не сдох, — проговорил Мартынов, выглядывая из-за камня и рассматривая то, как в горах, через пропасть, рассеивается пыль.

— Мог уйти, да, — согласился я, поднимаясь из-за камня. — Но мог и погибнуть. Как минимум — он потерял преимущество.

Когда начался камнепад, я заметил в бинокль, как вражеский снайпер и его проводник отступают по тропе, стараясь спастись от камнепада.

К сожалению, пыль быстро застила всё на той стороне, и сложно было сказать наверняка — погиб ли снайпер.

Ясно одно — нам нужно оставаться начеку.

Алим Канджиев с трудом и помощью захваченного пограничниками Расула поднялся на ноги. При этом винтовку он бросил на земле, не в силах поднять её одной рукой.

— Алим! — бросил ему я. — Ты молодец! Отлично придумал с камнепадом!

Канджиев глянул на меня и едва заметно улыбнулся, но тут же подавил улыбку.

— Да ладно. Я б всё равно в него не попал. Не видел. Только заметил блик и всё.

— И всё равно додумался, куда стрелять надо. Как рука?

Канджиев махнул здоровой рукой.

— Жить буду.

Мартынов переглянулся с молчаливым задержанным лазутчиком.

— Сашка, а ты как понял, что снайпер будет в своего стрелять?

— Ну, — я отряхнулся от пыли, — либо ты, либо этот очкастый. Да только на тебе бушлат казённый. Портить было жалко.

Мартынов удивлённо уставился на меня. А потом нервно рассмеялся, даже хлопнул задержанного лазутчика по плечу. Тот не дрогнул ни единой мышцей на лице. Только обернулся и поднял взгляд на старшего сержанта.

— Ну даёшь, Сашка, — смеялся Мартынов. — Ну даёшь! Вот же придумал, а?

— Ну! — отозвался Гамгадзе, запаковывая радиостанцию в сумку. — Если б не ты, генацвале, чёрт его знает, сколько бы нам тут сидеть пришлось! Ох, ёлки-палки!

Гамгадзе кинулся к Канджиеву, который вдруг не выдержал боли. Ноги снайпера подкосились,

и тот сполз спиной по камню. Радист принялся торопливо доставать аптечку и перевязочный пакет. Стал заниматься рукой Алима.

— Давай помогу, — предложил Расул тихо.

— Знать бы ещё, сдох этот сукин сын или нет, — пробурчал Мартынов, возвращая панаму на голову. — Что б не было у нас проблем дальше, по пути.

— Держи так. Ага, — сказал Гамгадзе Расулу и встал, чтобы поискать, из чего сделать Алиму шину на руку. Потом крикнул нам: — Лучше б сдох! Он, падла такая, мою Платвичку застрелил! А очень мне, понимаешь, лошадь эта нравилась! Умная была! Добрая. Жалко её!

— Зубаира так просто не убить, — внезапно для всех подал голос пленный лазутчик.

Мы с Мартыновым, стоя над ним, глянули на всё ещё сидевшего под камнем задержанного.

Тот медленно поднял голову. Посмотрел на меня сквозь свои тёмные очки.

— Он высокий профессионал. Обучение проходил у американских советников ещё до войны, — сказал лазутчик в очках.

— Хайло своё брехливое закрой, — пробурчал ему Мартынов. — Говорить на заставе будешь. И то, когда тебе разрешат, вражина. А до того — молчи в тряпочку.

Мартынов пнул полный камней халат лазутчика, мешком лежащий рядом.

— Вытряхивай и одевайся. Не хватало, что б ты ночью ещё пневмонию на холоде подхватил и сдох. Зря из-за тебя что ли шкуру подставляли? А мы теперь пешие. Нам дорога долгая предстоит.

Мы двигались пешими по ущелью, где я оставил Огонька. На единственную лошадь, оставшуюся у наряда, усадили Алима.

Лазутчик шёл первым, под конвоем Мартынова. А вот Расула под конвоем вести не стали. Даже рук ему не связали. Он свободно шёл за моей спиной, перед Гамгадзе.

— Вот значит как. Передатчики раскладывают, — задумчиво пробурчал Мартынов, когда я рассказал ему всё, что произошло после того, как они отправились дальше по тропе и оставили нас у пещеры.

При слове «передатчики» лазутчик замедлил шаг. Едва заметно повернул голову.

Мартынов рассказал мне, что при нём не было оружия и никаких документов. Что назвался он капитаном Надимом Хусейном. Однако подробностей о себе выдавать не спешил. Сказал, раз уж взяли, говорить будет только с начальством. Нам — ни слова больше о себе не проронит.

Мартынов и не настаивал. Лазутчик был спокойным, и, казалось, даже не думал сопротивляться.

— Значит, ты остальных отправил на заставу, — сказал Мартынов. — А тот, молодой пастух, который вовсе и не пастух — он всё? Помер?

— Попытался убить нас, но погиб сам, — кивнул я. — В пропасть упал.

— Вот падла такая, — плюнул Мартынов и толкнул в плечо Надима. — Ну ничего, сука очкастая. Ты нам всё расскажешь — и зачем вам эти камни-маяки, и кто твои дружки будут.

Надим пошатнулся на ногах, но даже не обернулся.