Призраки Пянджа
Шрифт:
Даже лазутчик в очках, который вёл себя почти безучастно, повернулся и припал к камню руками, задрал голову, наблюдая за всем происходящим.
— Тихо, — сказал я напряжённо. — Ждём.
Не прошло и трёх секунд, как камень, по которому стрелял Алим, раскололся. Осколки его принялись падать вниз, задевая другие камни. Плита, не меньше четырёх метров в ширину, соскользнула, но не упала. Зато валуны, что её поддерживали, потеряли устойчивость, и один за другим «высыпались» из склона и с грохотом принялись катиться вниз, сталкиваясь с другими, выбивая из тела
Редкий, но сильный камнепад обрушился вниз, туда, где была позиция вражеского снайпера.
На площадку за приподнятыми скалами, где он засел, стали падать большие камни. Они рушили всё на своём пути — ломали гребни, сбивали острые пики каменистых скал.
Было непонятно — усилится ли лавина или же всё окончится этой и без того страшной «бомбардировкой» камнями.
Мартынов уставился вверх, на это жуткое зрелище, показывающее нам во всей красе всю силу природы. Он даже стянул панаму с головы. Лазутчик в растерянности поджал губы, обнажая сжатые зубы.
Камни грохотали. Грохотали и падали вниз с гулом, который мог по силе поспорить со звуком выстрела из любого стрелкового оружия.
Я наблюдал, как каменные глыбы накрывали позицию снайпера. Как поднимали там облака жёлто-серой пыли.
Молчун понял, что его заманивают в ловушку почти сразу, как выстрелил.
Ещё чуть больше секунды он наблюдал в оптический прицел за тем, как поддельную «спину» Марджары затягивают за камень.
Тогда Зубаир осознал, что совершил какую-то ошибку. Какую? Сейчас снайпер не мог этого понять. Знал он только одно — нужно затаиться как можно скорее. Что же приготовили для него советские пограничники? Эти шурави?
Молчун вынужденно стал делать то, чего не любил больше всего на свете — торопиться.
Обычно он медленно, оберегая прицел, втягивал винтовку под себя и принимался переползать в другое место. Теперь же он стиснул цевьё и рукоять винтовки, быстро перекатился на спину, вскинул «Мосинку» через себя и быстро уложил её вдоль тела.
— Лежать. Быстро, — бросил он Джамилю.
Молодой мужчина, присевший и сгорбившийся за камнем, тут же подчинился и распластался на земле.
Зубаир собирался затихнуть. Притвориться, что его здесь уже нет. Что он, согласно собственному порядку действий, уже движется на другую позицию. Он быстро понял, что каким-то чудом пограничники выявили его порядок. А значит, теперь его следовало нарушить, чтобы снова сбить их с толку. Но сначала — залечь. Дать им иллюзию того, что они в безопасности. Что Зубаир ушёл.
Не мог он знать, что его торопливая работа с винтовкой выдала его. Что окуляр блеснул, отразив прямые, сильные лучи солнца.
Не прошло и десяти ударов сердца с момента выстрела, как он увидел над собой, под каменистым козырьком, нависшим над ним метрах в шести, облачко пыли. Это была пуля. Спустя долю секунды до него донесся хлёсткий и сухой звук выстрела из СВД.
А потом началось.
Несколько мгновений Зубаир, как заворожённый, наблюдал за медленно начинавшимся, нараставшим, словно снежный ком, камнепадом.
Его перехитрили.
Снайпер вскочил на ноги, быстро бросил мальчишке:
— За мной!
Тот тоже изумлённо уставился наверх, стискивая мешок с патронами и припасами.
Когда большой валун сорвался из-под плиты-козырька, а сама она съехала немного ниже, когда земля под ней принялась осыпаться и по-настоящему большие камни сдвинулись с места и стали падать вниз, они побежали.
Побежали, невзирая на возможный огонь снайпера с позиции пограничников.
— Бегом! За мной! — кричал Зубаир, когда всё вокруг наполнилось страшным грохотом камнепада, а воздух загустел от пыли. — Бегом!
Они понеслись по тропе, уходя от обвала. Не успели пробежать и десяти метров, как камни завалили предыдущую стрелковую позицию снайпера.
Камнепад не успокаивался. Грозил он в любую минуту накрыть и их с Джамилем. Однако Зубаир уже понял — они обгоняют камни. Ещё несколько шагов, ещё несколько метров, и они смогут выйти из опасной зоны.
— А-а-а-г-х-р! — вдруг услышал Молчун сквозь шум камней.
На бегу, сжимая винтовку, он обернулся. Глянул на Джамиля, под ноги которому рухнул очередной камень. Потом подпрыгнул, отскочил от тропы и полетел прямиком в пропасть.
Молодой пастух не удержался на ногах и упал навзничь. Вскрикнул:
— Помоги!
Зубаир колебался недолго. Пастух нужен был ему, чтобы и дальше действовать в этих горах.
Тогда снайпер бросился к нему.
— Вставай, — сухо сказал он Джамилю, хватая того за рукав. — Вставай. Пошли.
Мальчишка неловко поднялся. Зубаир стал толкать его в спину, видя, что ещё немного — и их накроет и на этом участке тропы.
Джамиль побежал на своих, все еще непослушных после падения ногах. Зубаир последовал за ним.
Ещё не меньше минуты они спасались от камней, пока наконец от гула камнепада не осталось одно только эхо, быстро рассеявшееся в горах.
Когда они остановились, Джамиль упал на тропу, переводя дыхание. Зубаир присел почти у края, за камнем. Стал наблюдать за той стороной пропасти.
Здесь позиция для стрельбы никуда не годилась. Пограничная тропа уходила в ущелье и заворачивала, скрывалась с глаз.
Зубаир знал, что дальше она снова шла по краю пропасти, но расстояние и ветер в тех местах исключали любую возможность прицельной стрельбы. Нужно было действовать иначе.
Однако снайпер чувствовал нечто, что раньше ему почти не приходилось испытывать — досаду, неприятный скрежет уязвлённой гордости. Уязвлённой от того, что его переиграли в собственной игре. По собственным же правилам.
Нет, опытному стрелку и раньше приходилось терпеть неудачи. Отступать под массированным огнём или перед превосходящими силами противника. Но такие «поражения» всегда переносились им просто.
Но если игра шла по его правилам — он всегда выходил безоговорочным победителем.