Призраки Пянджа
Шрифт:
Марджара ничего не ответил мне. Но глаза его перестали быть серыми и холодными. Они широко раскрылись. И были полны сожаления.
Зубаир с трудом приподнял голову. Он скривился от боли, стараясь посмотреть мне прямо в глаза:
— Да. Марджара обменял их жизни на один советский БТР и семь солдат.
— Это какая-то бессмыслица, — покачал головой ошарашенный Мартынов. — Какая-то глупость! Зверство!
— Это не было глупостью, — на выдохе сказал Зубаир, откинув голову. — Нет, не было.
Я медленно опустил автомат. Взяв за ремень, положил его на землю у своих ног.
— Ты че делаешь, Саша? — не понял Мартынов.
Тем не менее старший сержант не остановил меня, когда я подошёл к Марджаре и встал над ним.
Хусейн поднял на меня глаза:
— Я всегда буду помнить те имена, Саша, — проговорил он тихо. — Всегда буду нести это бремя.
Я не ответил ему. Просто изо всех сил ударил по лицу. Марджара дёрнулся, откинул голову набок. Испуганный Джамиль аж отпрянул, упал на землю и отполз.
Марджара медленно обратил ко мне своё лицо. Его и без того лопнувшие губы снова закровоточили.
Мартынов не стал меня останавливать. Когда я нанёс второй удар, пограничник только наблюдал. За всем этим смотрел и Зубаир.
Он повернул голову и молчал. Его лицо ничего не выражало. Взгляд казался пустым.
Я ударил снова. Потом ещё и ещё раз. Бил всё сильнее и сильнее. Бил, даже когда уже не чувствовал костяшек пальцев. Когда содрал всю кожу с них.
Боли я не ощущал. Только холодная, нет — ледяная ярость клокотала у меня в душе.
С каждым словом Молчуна она всё возрастала. Становилась всё сильнее. Я позволял ей становиться всё сильнее. И когда снайпер закончил, просто отпустил её с поводка, ослабив волю.
Когда лицо Марджары превратилось в одну сплошную гематому, он упал. Выплюнул кровь и зубы. Тогда я стал бить его ногами по печени и почкам.
Закончил только тогда, когда Марджара превратился в жалкое, сжавшееся калачиком существо.
— За то, что ты сделал, — сказал я холодно, — тебя следовало бы убить.
— Я… Тфу… Я знаю, Селихов… — хрипло, с трудом проговорил Марджара и обратил ко мне взгляд своих заплывших от гематомы глаз.
— Но я не стану этого делать, — продолжил я. — Я пограничник, а не судья. Пусть уполномоченные органы решают, как с тобой поступить.
Марджара не решался ничего мне сказать. Только силился разлепить веки совсем уж опухшего глаза. Потом всё же пробормотал:
— Я раскаиваюсь…
— Твои руки и так в крови, — проговорил я, не обратив внимания на его слова. — И если не хочешь нырнуть в кровь с головой, если и правда раскаиваешься, то расскажешь нашим всё, что знаешь о «Пересмешнике».
— Я был не согласен
— Немецкие солдаты, которые были против преступных приказов командиров вермахта, убивали своих офицеров и дезертировали из армии. Вот что значит «несогласен». А ты шёл на всё сознательно. Это был твой выбор. И теперь тебе за него и отвечать.
С этими словами я взял автомат, повесил на плечо. А потом вышел из шалаша на воздух.
Последним, что я заметил, было то, как Мартынов подошёл к Марджаре и, смачно харкнув, плюнул на него:
— Лежи, собака. Не двигайся, — сказал он пакистанскому спецназовцу. — Спета твоя песенка.
…
— Старший наряда, старший сержант Мартынов, — отрапортовал Витя и опустил руку, отдав честь.
Таран, лично возглавивший тревожную группу, тоже опустил руку. А потом обнял Мартынова. Следом подошёл ко мне.
Группа подоспела к шалашу примерно к шестнадцати ноль-ноль. Мы с Мартыновым встретили их у шалаша.
Встреча, к слову, оказалась внезапной. Пограничники подошли тихо. Не обнаружив себя даже перед нами.
Группу из пяти человек вёл сам Таран. Вместе с ним шли ещё сержант Ара Авакян, ефрейтор Синицын, сержант Симирикин с радиостанцией и ефрейтор Лунько.
Наряд двигался пешим, но вёл с собой двух оставшихся лошадей. Их по большей части использовали в качестве вьючных.
— Смотрю, пришлось вам тяжеловато, — ухмыльнулся Таран, приблизившись ко мне.
— Как обычно, товарищ старший лейтенант, — ответил я такой же кислой улыбкой.
Таран вздохнул. Протянул мне руку. Я пожал, и лейтенант внезапно заключил и меня в объятия. Похлопал по спине. Отпрянул:
— Молотки. Справились, хоть было тяжело.
Таран кивнул и посерьёзнел:
— Ну лады, бойцы. Вольно. Показывайте гадов своих.
Пограничники быстро вывели из шалаша Джамиля и Марджару.
Таран почти не удостоил вниманием пастушонка, но в опухшее лицо Хусейна всмотрелся внимательно:
— Этот, значит, пакистанец? — спросил начальник заставы холодным и задумчивым тоном.
— Так точно, товарищ старший лейтенант, — ответил Мартынов. — При допросе сознался, что он военнослужащий. Служит в пакистанском спецназе. Отряд «Призраки Пянджа».
Таран скривил губы. Нахмурился:
— А че он такой побитый, будто бы его вчетвером отбуцкали?
Мартынов прочистил горло. Едва заметно бросил на меня растерянный взгляд.
— При аресте сопротивлялся, — проговорил я хладнокровно.
Марджара ничего не ответил. Ничего не опроверг и не подтвердил. Он выглядел совершенно разбитым. Проигравшим.