Про Бабаку Косточкину-3, или Все ноги из детства
Шрифт:
— Потом объясню. Некогда. У меня всего пятнадцать минут!
И мы помчались к моему дому. То есть к дому Юли Репях. От «Чебурашки» налево, по Чкалова, мимо «Пельменной» (там сейчас суши-бар), через перекрёсток, где бровастый старик в орденах на доме, мимо телефонов-автоматов (их сейчас уже нет).
Я эту дорогу знал наизусть, с детсадовских времён.
Вот он — мой дом.
— На шестой! — рявкнул я.
Пока бежали наверх через две ступеньки (лифта у нас как не было, так и нет, вернее, как нет, так и раньше не было), я рассказал
Тишка лишних вопросов не задавал. Он всё сразу понял.
Я нажал на дверной звонок.
Только бы кто дома был! Только бы был!
— Кто там? — спросили из-за двери детским голосом.
— Юля, это я! Открой, пожалуйста!
— Кто это — я?
— Костя!
За дверью помолчали.
— Не знаю никаких Костей.
— Мы позавчера пили с тобой чай с вареньем, радио слушали. У нас дома, помнишь? То есть у вас.
— Не помню.
— Девочка, открой, пожалуйста, — вмешался Тишка. — Мы очень спешим.
— Мне мама не разрешает чужим дядям открывать.
— Какие мы тебе дяди?
Похоже, мы тут надолго застряли. Я посмотрел на часы: оставалось пять минут.
— Открывай немедленно! — Я забарабанил кулаками в дверь.
— Уходите! — сказала Юля Репях. — Я сейчас милицию вызову!
И точно. Из-за двери послышалось нарочито громкое:
— Алё, милиция? Милиция, приезжайте сюда, а то ко мне ломятся хулиганы. Да-да, грабить и убивать.
— Мы не хулиганы! — в отчаянии крикнул я и стёк по стенке. — Это финиш!
— Всё, они уже выехали, — доложила Юля.
И вдруг меня осенило:
— А как там Масяня поживает? То есть Манюня?
— Она заболела, — тут же отозвалась Юля. — У неё гайморит. Алё, скорая? Приезжайте, у нас носик заложило.
— Что за Манюня? — шепнул Тишка.
— Кукла.
— Как жалко! — тут же громко вздохнул он. — А мы к ней поиграть пришли. Но раз такие дела, то до свидания! Мы как-нибудь в другой раз зайдём.
— Кажется, она уже выздоровела.
В дверях щёлкнул замок.
— Бегом! Манюню я беру на себя, — сказал Тишка, влетая в квартиру. — Здравствуйте, кто тут у нас больной?
Я пулей прошмыгнул в свою комнату и сиганул на кровать.
17:59.
Успел! Ура! Зачубимба!
И вдруг у меня прямо сердце остановилось. Мобильник-то у Чапли! Вот я влип!
Из коридора послышался знакомый рингтон.
— Лови! — крикнул Тишка, кидая мне телефон. — Пакеда, ещё увидимся!
Всё-таки он никакой не реальный френд, Тишка. А самый настоящий друг.
Друг.
— Алло! — гаркнул я в трубку.
— Ты на месте? — без чайных церемоний спросила Бабака.
— Да.
— Отлично. Принимай позу эмбриона. Начинаем телепортироваться!
Глава 18
Тишка!
Телепортироваться
В прошлый-то раз я спал, а тут бодрствовал и всё видел.
Кровать жутко трясло. Обои сползали со стен, как гусеницы в ускоренной съёмке: зелёные, голубые, бордовые, опять зелёные, в полоску… День — ночь, ночь — день…
За сменой интерьера я вообще не успевал следить. Столы, стулья, диваны, кресла, шкафы вертелись вокруг как ненормальные.
С кроватью тоже что-то творилось, судя по тряске.
И потом эти подозрительные личности, полупрозрачные. Раз — девочка за стол усядется, потом глядишь, а она уже тётенька. Дальше парень нарисовался — небритый, в одних подштанниках. Смотрю, а он уже в гробу лежит на табуретках. Ничего себе!
В моей комнате что, кто-то когда-то умер?
Потом вообще рыцарь в доспехах в форточку влетел, но его сразу вытянуло обратно. Ошибочка вышла.
А после него я вдруг увидел маму — в халатике, с грудничком на руках. Грудничок как-то быстро пополз, а потом встал и пошёл — пешком под стол.
И я зажмурил глаза. Потому что у меня голова раскалывалась — от Чапли мне прилично досталось. А когда я их опять открыл, передо мной сидела Бабака на фоне жёлтых обоев со Спанч Бобом.
— Ну и? — спросила она ледяным тоном.
— Что — ну и?
— Ты сделал выводы?
О чём это она? Прийти в себя даже не даёт. Выводы какие-то.
Но я не успел уточнить, что там за выводы. Потому что в комнату влетели папа с мамой и обняли меня так, что у меня хрустнули косточки. А когда они наобнимались, нацеловались (а мама даже всплакнула, когда увидела мой синяк), папа повёл нас всех, кроме Ады — она у бабушки ночевала, — в «Баскин Роббинс». Отмечать возвращение блудного сына.
Мы шли по Ленинскому точно так же, как шли по нему с утра с Эдуардычем. Тридцать лет назад. Только не было больше никаких хозяйственных и парикмахерских — сплошные бутики, лаундж-бары, салоны красоты. Огни, реклама, неон, музыка из ресторанов, люди модные, машины большие. Много машин — я за три дня успел от них отвыкнуть.
Мы шли, и почему-то мне было грустно. Такая сладкая грусть, знаете. Даже немного солёная. Как будто тридцать лет назад — это моё было детство. Не Тишкино, не папино, а моё собственное. Интересно, что он сейчас поделывает, Тишка Баран? Как устроился в жизни?
Там, как обычно, никого не было, в «Баскин Роббинс». Одна мороженщица с рыжими усами. И Алла Пугачёва в динамиках.
Мы взяли по три шарика каждый. Я взял себе «Джамоку» с миндалём, «Роки Роуд» и «Карамелевый трюфель». А Бабаке — молочный коктейль с клубникой, её любимый.