Про человека с Эпсилон Кассиопеи

Гарянин Дмитрий

— Ишь, ловкач! И тут по науке все делаешь! — довольно ухмыльнулся Иван Денисович, хрипло пыхтя в усы. — Небось любишь пельмешки то?

— Ни разу не ел, — признался Четыре_пи.

— Что так? Неужели в городе пельмешей не лепють? — изумился хозяин.

— Лепят наверное, — Четыре_пи правдоподобно пожал плечами. — Но у нас в семье… обходились без них.

На слове «семья» он запнулся. Слово такое глубокое… Семь я. Хотя почему не пять я, или не четыре. Юридически семья может и из двух человек состоять. Но у меня никогда ее не было. Не из семи, не из пяти, вообще никакой. И странно, но сейчас такое чувство, что есть. Рядом сидела Света, и ее бедро легко касалось его бедра. Воздушно так касалось, ненавязчиво, но

от этого касания было как-то тепло. И где-то в груди что-то волновалось, вибрировало, поднималось… И Четыре_пи, прекрасно ориентирующийся в собственной анатомии, терялся в природе грудного волнения и вибрирования. Конечно легко все списать на эмоциональные состояния, но отчего… ну бедро, ну касается. Не трется ведь, а как перышко… Он искоса посмотрел на нее. Ухо такое же розовое, с трогательной круглой мочкой… Ухо то, от чего такое близкое. Всего лишь ухо, а оторваться невозможно.

— Не знаю, Ленька, — Иван Денисович заканчивал кружочки в своем секторе. — Вроде в городе вырос, а детство без пельменей… Это ж какое-то трудное детство то.

— Сурово просто воспитывали. Но кормили хорошо, — Четыре_пи был рад отвлечься от бедра и уха, но получалось с трудом.

— Отец военный, что ли? — вскинулся товарищ Сорокин. По причине своего боевого прошлого, к вооруженным силам он относился с пиететом.

Четыре_пи моргнул. Ведь он даже не удосужился покопаться в подробностях жизни выпускника Игнатьева. Кто его родители… С мамой то по телефону он переговорил, но кроме вздохов и ахов ничего конструктивного не запомнил. Поэтому решил Игнатьевым не прикрываться и вспомнил про Два_ди_три.

— Хуже. Он инструктор Академии.

— Вот оно что, — понимающе кивнул Иван Денисович, поерзал на месте, но уточнять про Академию не стал.

Между тем с кружками закончили, и Глафира Петровна принесла миску с фаршем. Фарш — это такая странная масса, пахнущая сырым мясом, луком и еще множеством всего, не сказать, чтоб неприятного. Поставив миску на стол, хозяйка демонстративно зачерпнула щепотку фарша и положила ее в центр ближайшего кружочка. Потом к миске потянулись остальные. Хитрость была в том, чтобы точно дозировать количество начинки. Четыре_пи с заданием справился легко. Его порции рассчитывались до грамма специальными рецепторами в пальцах. Светлана удивленно гнула брови, а Глафира Петровна, так вообще восхищенно цокнула языком.

— Ишь, способный какой. Ювелирно кладешь.

Похвала от старшей Сорокиной была столь же невероятна как декабрьский дождь. Поэтому нужно было ее как-то поддержать, расширить, углубить… Но Четыре_пи не нашелся. Светино бедро сильно отвлекало. Может нужно обратиться к их классической литературе, подумал он, наверняка там описаны подобные случаи. Вроде ничего не происходит, а хорошо. Так хорошо, что прямо радостно.

Иван Денисович принялся рассказывать про свое детство. Детство у него выходило трудным, но озорным. А потом сразу Иван Денисович пошел на войну и конечно был героем. Когда товарищ Сорокин принимал с утра сначала для бодрости, потом — для согреву (а по выходным это случалось всегда), то в обед исходил красноречием. Излагаемые им факты биографии присутствующие знали наизусть, но милостиво терпели, а младшему поколению так вообще вменялось в обязанность периодически охать и восторгаться. Вот и сейчас пришлось излить свою дозу почтения междометиями и одобрительным фырканьем. И в этот раз рассказы Ивана Денисовича совершенно не раздражали, поскольку бедра младшего поколения тянулись друг к другу. А рассказы становились фоном, который все маскировал. И Четыре_пи становилось неизъяснимо сладко. А Светлана периодически замирала, смотрела в одну точку на столе, и пухлые губы ее рисовали мягкую улыбку.

Когда перешли непосредственно к лепке, то Четыре_пи сразу столкнулся с трудностями. У всех получалось, а у него не клеилось. Края теста ни в какую

не хотели соединяться. Он прижимал их, а они расходились, будто отталкивались и не хотели. Между тем, из рук Светы, Глафиры Петровны выходили отличные, похожие на планеты с поясом астероидов, пельмени. И даже Иван Денисович, сращивая толстыми пальцами кромки кружочков, выдавал на гора вполне приличные изделия.

— Не получается? — пришла на помощь Светлана. Все-таки голос у нее такой же как ее губы, или мочка уха… Нежный. — Смотри… Они все у тебя в муке. Так не слипнутся. Ты муку стряхивай… — Она показала как, и тут же ловко произвела на свет аккуратненький пельмешек.

Дело пошло на лад, и Четыре_пи уже не жаждал использовать диффузатор. Когда Глафира Петровна сложила все пельмени на противень и погрузила его в морозилку, во дворе ответственно загавкал Пират.

— Кого это нелегкая принесла, — проворчал Иван Денисович, впрочем, без неудовольствия.

В дверь постучали, и на пороге возник румяный Николай Кузнецов.

— С наступающим! — радостно провозгласил он. — Я от имени и по поручению!

Агроном протянул Глафире Петровне бутылку Советского шампанского и авоську с мандаринами, но смотрел почему-то на Свету, и Четыре_пи это почему-то не очень понравилось.

— Ой, да зачем, — попыталась вяло возразить Глафира Петровна, но мандарины приняла, а Иван Денисович, покрутил в руках зеленую бутылку.

— Вот молодежь пошла. Шипучку в гости несут.

— Так Новый год же, — радостно оправдался Коля. — Куранты бьют, пробки стреляют.

— То же мне, артиллерия, — проворчал Сорокин. — От этих газов потом голова квадратная. Нужно правильные жидкости потреблять.

— Так шампанское дамам. Я то знаю, Иван Денисович, вашу фирменную настойку ничто не переплюнет.

— Ладно, ладно, считается! — Иван Денисович явно был польщен. — Для баб в самый раз.

— Только вы в холодильник его положите, — попросил Коля, — Его лучше холодненьким.

— Не учи ученого. Ты что приперся то?

— Да я собственно… — помялся Кузнецов. — Поздравить хотел… Ну и вот его, — он кивнул на Четыре_пи. — Забрать. Мы договаривались.

Света как-то умоляюще посмотрела. А Четыре_пи посмотрел беспомощно. Если б он знал про пельмени и про таинство, происходившее ниже уровня стола, никогда бы не договаривался с друзьями заранее.

— Там это… — у Коли прорезались какие-то просительные нотки. — Белов как-то странно себя ведет. Сам не свой.

— Пошли, — решился Четыре_пи. — Я сейчас.

Он, стараясь не смотреть на Светлану, юркнул в свою комнату. Неудобно получается. И вроде обещание нужно держать, но Света такая… такая… Он нашарил под кроватью коробку с подарками, вытащил из нее две одинаковых мужских сорочки в упаковках и завернул в газету. В школе выдали премию, и в сельпо он затарился основательно. Купил гостинцы всем Сорокиным и даже Наталье Михайловне с Кешей. Ну и Ване с Колей по рубашке. А Свете — новые духи. Четыре_пи не разбирался в духах, но продавщица заверила, что нужно непременно брать. Ибо дефицит и больше не привезут. Ему вообще неожиданно понравился этот ритуал — подарки. Было в нем что-то правильное, приятное, символическое. А еще он сам тоже хотел что-то получить просто так. Пусть и на праздник. Ему ни разу в жизни ничего не дарили. Только выдавали. И все сам, сам.

В прихожей он попрощался с хозяевами и неловко пожал горячую ладошку Светланы. Не прятал глаза, смотрел прямо, и ее ладонь обожгла, пронзила до самого темени, и даже волосы на затылке вздыбились. Девушка видно тоже почувствовала и непроизвольно отдернула руку, а потом смутилась и вернула ее обратно.

— Я очень постараюсь до полуночи забежать, — почему-то шепотом сказал он. В груди росла сладкая волна и растекалась, растекалась.

— Я буду ждать, — таким же шепотом ответила Света, и на ее губах ему почудился изгиб соприкасающихся ног.