Пробужденный
Шрифт:
Окна были матовыми, оберегая личное пространство, потому свет и тепло не могли
видеть снаружи. Душ в стиле спа был закрыт стеной гравированного стекла, которое легко
пропускало свет, но не давало четкой картинки человека внутри.
Я не включала свет, потому что мне хотелось насладиться теплом уходящего солнца, редким зрелищем в окружении небоскребов. Было в этом огромное преимущество жизни
в небоскребе в Центральном Парке. Гаснущий свет сыграл со мной злую шутку, и мне
показалось,
Посмотрев с минуту на силуэт в тени, я решила, что это проделки облаков, что
отбрасывали странные тени, или проделки длинной тени от зданий. Я снова уложила
голову на полотенце.
«Паранойя уже, да?» - пробормотала себе под нос я.
Я попыталась расслабиться, но теплая вода холодила меня. Тьма высасывала
солнечный свет из комнаты, и мне начало казаться, что я погребена внутри саркофага, которым стала ванная. Запахи благовоний смешивались с медным привкусом крови. Я
слышала тихое всхлипывание и крик. Вскрикнув, я села, подняв волны на воде, и потоки
хлынули через край на мраморный пол.
Я быстро выкарабкалась из ванной и уставилась на нее в ужасе. Дрожа, пока мои
ноги стояли в воде, я убрала с глаз волосы и попыталась успокоиться, медленно дыша.
«Да что со мной такое?»
Я никогда не слышала, что головная боль может вызвать галлюцинации, но, видимо, такое могло произойти. Куда логичнее было то, что у меня был кошмар.
«Может, сахар в крови понизился, - перед походом в музей я только выпила чай. –
«Точно, у меня мало сахара в крови».
Я попыталась представить, что все произошедшее было вызвано голодом, но,
вспомнив события подробнее, пришла к выводу, что происходит что-то странное.
Вынув пробку, я решила поручить уборку нашей домработнице Марселле – такое
было ненормально для меня, и я знала, что она придумает мне секретное наказание позже
– и намотала на голову толстое полотенце, скользнув в пушистый халат, и направилась в
свою комнату, где устроилась за столом.
Сначала я разобралась с кипой бумаг, которые я беспорядочно пихнула в рюкзак, убегая из музея. Разделив их на стопочки и уложив в углу стола, я почувствовала себя
лучше. Было что-то в этих стопочках, листья на которых были отмечены черным
маркером, а дни календаря полностью заполнены, что успокоило меня, вернув контроль
над собой.
Наверное, я была даже больше дочерью своих родителей, чем хотела.
Организованная я, скрупулезная часть меня, хороший солдат, прекрасно вписавшийся в их
жизнь, находила комфорт в таких обычных вещах. Хотя в сердце я всегда хотела немного
хаоса и приключений, но, по правде говоря, я всегда зависела от приказа, разрешения.
Открыв блокнот, я нашла страничку, на которой
попыталась дорисовать лицо, но тут же стерла его, понимая, что не могу правильно
изобразить черты его лица.
Почему я была так придирчива, не знаю. Я сдалась и просто обвела контур его
головы.
Я слышала звонок лифта, за которым последовало постукивание высоких каблуков, что означало, что домой вернулась мама. Я потратила на набросок Амона куда больше
времени, чем думала. Моя мама просунула голову в комнату, и до моего носа долетел
цветочный запах ее духов.
– Мать, - сказала я, поднимая голову и отрываясь от блокнота.
Она прошла в комнату и положила ладонь на мое обтянутое халатом плечо.
– Как день прошел? Херб сказал, что ты жаловалась.
Я вздрогнула в ответ и напомнила себе, что Херб просто беспокоился, а Мать тем
временем листала брошюру колледжа, остановившись на менее желаемом. Я почти
слышала укор в ее голосе, когда она просматривала лист:
– Я смотрю, ты размышляла над выбором.
– Да, хотя и не решила ничего пока что.
Сжав мое плечо, что было явно подавляющим жестом, а не успокаивающим, она
сказала:
– Уверена, ты выберешь правильно.
Она расстегнула ожерелье и сняла браслеты, пока ворчала:
– А как твоя встреча насчет школьного проекта?
– Резко оборвалась.
– Я слышала.
Повернувшись в кресле, чтобы видеть ее, я спросила:
– От кого?
– От матери Кэсси. Кэсси беспокоилась о тебе. Она сказала, что ты сбежала со
встречи, чтобы помочь парню на улице?
Будучи мягкой, мама говорила очень успокаивающе, но я чувствовала привкус
горечи ее недовольства и утихомирить ее:
– Все было совсем не так драматично.
– О? – таким был весь ответ. Единственная гласная, содержащая миллионы значений, осторожно прервала разговор. Так делали в старых телевизионных программах, когда
гостей заставляли чувствовать дискомфорт в затянувшейся тишине и терзаться мыслями.
И хотя я сомневалась, что мама знала такие трюки, я клюнула на удочку.
– Она говорила правду, на улице был парень, но она не рассказала о происшествии.
Он был сильно ранен.
– И ты попыталась помочь, - сказала она, вскинув бровь, и это не прозвучало
вопросительно.
– У меня не было выбора, - отметила я, говоря правду, пусть и не всю.
– Разве там не было полиции? Никто не вызвал скорую?
– Не знаю. Он успел уйти раньше.
– Я думала, он был серьезно ранен.
– Он и был. Но смог… уйти, - мой голос сорвался.
Ее острый взгляд замер на моем блокноте, и она придвинула его ближе, скользя по