Проект «Убийца»
Шрифт:
За спиной вульгарно просвистели – как шлюхе, зазывающей из автомобиля у обочины дороги.
Гаррисон плотоядно оскалился, медленно обернувшись.
– А, вы?
В толстовке загремела музыка. Леон запустил руку в карман, обнаружив забытый Калебом мобильник. Калеб, чтоб его! Как можно забыть о самой неотъемлемой части жизни! Остаться без мобильника – всё равно что без рук. Звонил отец Калеба. Леон посчитал некрасивым отвечать на чужой звонок. Они разошлись не так давно, он ещё сможет нагнать друга, чтобы вернуть айфон. Как-никак Леон знал все пути и любимые улочки, по которым сокращал путь Калеб.
– А, вы… – Голос Калеба. Он догнал его.
Но Калеб прятался за широкоплечей фигурой, облачённой во всё чёрное.
Леон замедлился, остановился у мусорных баков. Тень, нависшая над Гаррисоном, зашевелилась. Левой рукой человек в чёрном схватил Калеба за горло, подняв в воздух без усилий, как пушинку, и одним ударом прижал к стене дома. Только короткий вскрик успел вырваться из груди Гаррисона. Как опытный шулер, прячущий в рукаве козырь, мужчина вскинул рукой, из-под рукава блеснуло лезвие кинжала. Ноги судорожно бились, два удара пришлись по человеку в чёрном. В грудь Калеба одним мощным ударом по диагонали вошёл длинный блестящий клинок. Сталь застыла в груди испустившего короткий вскрик Гаррисона. Это был даже не крик, скорее вздох удивления от наступившей мгновенной смерти.
Леон не мог пошевелиться. Он стоял как конченый идиот, смотря, как ноги Гаррисона перестают биться в судорогах и виснут подобно верёвкам.
Господи, за что, нет, остановитесь, я не хочу, не хочу, не хочу. Не хочу умирать.
И Леон пятился, пятился назад, заставлял тело двигаться. Шаг вправо, к баку. Он медленно осел, упав на трясущиеся колени.
Убийца разжал пальцы, аккуратно опустил тело Калеба, будто присевшего отдохнуть к стенке.
Леон, ползя на коленях, спрятался за баками мусора, прижался спиной, как и Калеб у дома, к зелёному пластику, пытаясь раствориться в этом ошибочном мире. Поджал колени к груди и зажал рот, из которого рвались всхлипы и неконтролируемый крик страха и скорби. Из тумана помутнения доносился грохот, вой машин и ликующие крики из открытого окна. Кто-то из жильцов прокричал «Гол!» и последовали бурные аплодисменты.
Господи, пройди мимо, умоляю, пройди мимо, не смотри, не смотри за чёртовы мусорники.
В такт биению сердца приближались шаги. Он слышал тяжёлую поступь смерти. Вестник смерти. Слишком близко, слишком громко, он рядом, сейчас заглянет за мусорные баки. Леон затаил дыхание. Не дыши, нет, не дыши. Тень мелькнула, поравнялась с ним, удар сердца, и прошла мимо, стремительно направляясь к оживлённой улице. Так будто не под рукавом косухи спрятан окровавленный нож.
Леон не знал, сколько просидел на холодном асфальте, прислонившись к баку, не в силах заставить себя двигаться. Он останется здесь, навсегда, среди объедков, дерьма и трупа Калеба Гаррисона. Но не выйдет из своего укрытия. И плевать, что в конце проулка человек в чёрном давно исчез.
Но он выполз из своего укрытия, как гадюка, на корячках – ноги не слушались. Дополз таким отвратительным, постыдным способом к телу Калеба, присевшему так просто отдохнуть. Ничто не выдавало в нём мертвеца кроме маленького пореза в толстовке. Разлившегося по животу пятна. Тлетворного душка дерьма. И взгляда – пустого, смотрящего в одну точку, когда Леон стянул с него свои очки. Очки, в которых должен был умереть он, а не Калеб.
И Леон завыл, как должен был завыть
Шум наступающих сумерек опускался на город. Лежащий без чувств на мёртвом друге Леон попытался поднять его, потянул за руку, будто моля ожить и пойти с ним в участок, написать ещё одно заявление – об убийстве Калеба Гаррисона. Но у него хватило сил лишь сдвинуть труп.
Под ним растеклась лужа крови, освещённая блеклым вечерним солнцем.
– Нет!
Леон остервенело молотил по бёдрам и в порыве ярости на треклятую, безобразную смерть на подкашивающихся ногах выбежал из переулка.
Женщина, на которую он налетел, в ужасе отпрянула и руками провела по телу, в жесте, пытающемся стереть с себя грязь.
В чужой крови на руках, лице и толстовке, Леон брёл как тень по оживлённой улице, кружился, метался, выискивая во взглядах этой серой толпы сочувствия и участия. Но они поглядывали с равнодушием и любопытством, недостаточным, чтобы остановиться и спросить в чём дело, не говоря уже о таком абсурде, как оказание помощи.
И в исступлённом порыве загнанного отчаявшегося зверя, он рванул на дорогу, не видя пешеходной полосы или светофора. Словно крик помощи, о котором так желал Леон, раздался сигнал машины и рёв шин. Словно рука, протянутая утопающему, он почувствовал резкий удар в бок, его отбросило в воздух. Невесомость и тяжесть схлестнулись, отдавшись горьким металлическим привкусом во рту. Удар, который полностью опустил его в тёмную пучину реальности. Короткие крики прохожих отдалялись и стихали с каждой секундой. В глазах наступили сумерки.
Глава 3. Свидетель
Запах медикаментов разбудил поутру вместо доносящихся ароматов утреннего кофе и жареных вафель. В желудке заурчало, а в ноздрях защекотало. В попытке перевернуться на бок Леона пронзила тянущая острая боль в боку и неприятное ощущение в левом предплечье, словно к его венам привязали нити кукловода.
– Спокойнее, не делайте резких движений.
На плечо аккуратно надавили, призывая не двигаться. И Леон нехотя открыл глаза. Потолок слишком белый для его комнаты, слишком светлый для морга.
– Белый, словно нетронутый лист бумаги, – прохрипел художник. Над головой, справа, доносился монотонный писк.
– Как поэтично. Радует, что пациент способен думать о прекрасном после ДТП.
Леон приподнялся на локтях. Одиночная больничная палата, не слишком просторная, но светлая. От вены на левом предплечье тянулась прозрачная трубка к капельнице, которую заправляла молодая женщина. Водопад эбеновых волос обрамлял загорелое лицо, нежный взгляд зелёных, как весенняя трава, глаз улыбался красноречивее её тонких губ.
– С пробуждением, – коротко поприветствовала она, и жёлтый раствор заструился к венам.
– Как вы себя чувствуете?
По другую сторону койки стоял мужчина, чей голос он услышал первым. Он смотрел на пациента из-за призмы узких прямоугольных очков в тонкой оправе. Глаза бесцветные, как тина, русые волосы аккуратно стрижены, открывая прямоугольные скулы с тяжёлым волевым подбородком.
– Отвратительно, мой бок ужасно болит.
– И это несмотря на слоновую дозу обезболивающего, – доктор скривил губы, коротко чирикнул строчки в карте и присел на стул.