Проклятые сны

Blitz-22

– Везет ему, - казал солдат.

– Везет? Да он же весь искалеченный!
– возмутился Румпель.

Белль прикрыла глаза, и покачала головой. Она ощущала всю иронию происходящего.

Военный, который прежде давал Румпелю поручение созвал солдат. Все, включая Румпеля сгрудились и приготовились слушать.

– Прибыл обоз от герцога, - провозгласил он, - Завтра верхом поедем.

– А на чем?
– спросил Румпельштильцхен.

Вопрос конечно же многим показался глупым, но Белль-то знала причину.

– Как на чем? На лошадях, ясно дело, - ответил командир, - Так что все берем по «корове»

и седлаем лошадей.

– Что-что берем?
– пискнул Румпель

– «Коровы». Лучшие седла из телячьей кожи. Мы их так называем.

Солдат, мечтающий стать калекой, пихнул Румпеля в бок и сказал:

– Пойдем! А то лучшие разберут!

– Да-да, - голос Румпеля дрожал, - Я сейчас…

Оставив без внимания палатку со снаряжением, Румпель пошел к палатке кузнеца, возле которой на повозке все еще стояла проклятая клетка. Не поднимая покрывала, он отчаянно и быстро зашептал:

– Значит, все правда? У меня будет сын? И я погибну? Отвечай же!

Он резко сдернул покрывала. Клетка была пуста.

В порыве бешенства он принялся колотить по клетке кулаками, а потом испуганно заплакал. Тут его взгляд упал на громадный тяжеленный молот. Его вид вернул Румпелю самообладание.

Белль знала, что должно произойти и не хотела быть свидетелем6: это было слишком тяжело. Но как бы тяжко не приходилось ей, ему было в этот час в сотни раз хуже.

Румпель взял молот и сломал себе ногу. Кроме Белль никто не заметил, как он, содрогаясь и крича от боли упал на землю, как затем он с усилием сжался в комок, подавляя эти самые судороги и крики, и как он устало затих, прижавшись к холодной земле.

========== Глава 7. Бэй ==========

Лицо Белль исказила боль. Она опустилась на колени и попыталась дотянуться своей призрачной рукой до Румпеля, скрючившегося от боли. Казалось вот-вот дотянется, еще немного…но у мира грез свои причуды. Белль снова оказалась в тумане. Белль растеряно смотрела по сторонам, сделав несколько оборотов вокруг собственной оси, а потом, поежившись, сильнее закуталась в шаль Бэя и переместилось в деревню Румпеля.

Кажется прошло несколько дней после негероического героизма Румпельштильцхена в военном лагере. Он Лицо Белль исказила боль. Она опустилась на колени и попыталась дотянуться своей призрачной рукой до Румпеля, скрючившегося от боли. Казалось вот-вот дотянется, еще немного…но у мира грез свои причуды. Белль снова оказалась в тумане. Белль растеряно смотрела по сторонам, сделав несколько оборотов вокруг собственной оси, а потом, поежившись, сильнее закуталась в шаль Бэя и переместилось в деревню Румпеля.

Кажется прошло несколько дней после негероического героизма Румпельштильцхена в военном лагере. Он возвращался домой. Белль шла рядом, стараясь его не обгонять, что было очень непросто.

Они вошли в дом и увидели Милу с младенцем на руках. Младенец спал, завернутый в ту самую шаль.

– Мила!
– окликнул Румпель жену.

– Нил..
– прошептала Белль.

– Румпель?
– изумилась Мила

– Как назвала?

– Бэйлфайер, - ответила Мила с вполне искренней и светлой улыбкой.

– Сильное имя!
– одобрил Румпель, после чего ноги подвели его, заставив пасть на пол.

Инстинктивно Белль

бросилась на помощь, но, естественно, ничего сделать не смогла.

Мила изменилась в лице, бросила на мужа взгляд глубочайшего презрения.

– Хоть что-то. Раз уж ему придется стыдиться отца.

– Что..Что ты говоришь?

– Румпель, эта правда?

– Что ты покалечился сам. Лишь бы в бой не иди. Чтобы вернуться домой.

– Кто тебе это сказал?
– в голосе Румпеля Белль отчетливо услышала угрожающие нотки.

– Все говорят! Слухи быстро сюда долетают! Румпель, ты сам это сделал?!, - она так раскричалась, что страшно стало бы любому, а не только униженному калеке, прошедшему много миль в одиночку, наедине с собственной болью.

Белль сочувственно смотрела на Румпеля, а тот ошарашенно смотрел на жену, которая продолжала кричать:

– Сам изувечил ногу? Сам?

Румпель поежился, спрятал лицо от Милы, а потом резко поднял голову и жестко, отчетливо процедил:

– Да. Провидица сказала, что я погибну в бою.

Мила едва сдерживалась, чтобы не заплакать.

– Струсил только послушав какую-то провидицу?!

– Да ее бы любой послушал… - отметила Белль.

– Она знала обо мне все! Я сбежал , чтобы вернуться к тебе и к… Бэйлфайеру!
– бросился в отчаянные объяснения Румпельштильцхен.

– Ты вернулся потому что струсил!

– Нет.

– И стал тем, кем тебя считали! Трусом!
– продолжала кричать Мила, и кричала казалось еще громче.

– Прекрати!, - крикнула Белль на Милу.

– Молчи!
– крикнул Румпель и вскочил на ноги, напрочь забыв о своей боли, чем страшно порадовал свою вторую жену, но никак не удивил первую.

Милу было не унять.

– Трусом, как твой отец! Трус!

– Я не такой как он. Отец бросил меня! Я же всегда буду с сыном. Это все ради него! Все ради сына! Чтобы он избежал моей участи. Чтобы не рос без отца!

Все это он сказал без тени сомнения. И все сказанное было правдой. Белль всегда верила, что с этой войны его погнал не банальный страх смерти, хотя и он тоже, но искреннее стремление обеспечить Бэю лучшую жизнь. Но в силу своих внутренних демонов, а также под влиянием этой «чуткой» женщины Румпельштильцхен окончательно и бесповоротно уверовал в свою трусость. Белль хотелось верить, что ее Румпель все же сумел сбросить этот ненужный балласт.

– Никакой ты не трус, Румпель!
– сказала Белль.

– Ему выпала участь хуже жизни без отца!
– тем временем продолжала орать Мила, - Вырасти сыном труса!

– Лучше уж отец-трус, чем отец-мертвец, - ввернула Белль, негодующе качая головой.

– Что мне было делать?

– Достойно сражаться, Румпель! Погибнуть героем!

Белль ожидала чего-то подобного от Милы, но не думала, что это будет так жестоко. Погибнуть героем-дело, конечно, похвальное, но говорить живому человеку,что он должен был умереть, особенно когда он не видел в своей смерти смысла - это было выше всякого понимания. За их общую богатую историю Белль не раз причиняла Румпелю боль. Она читала это по его глазам. И часто в этих ситуациях она не видела иного решения, не видела альтернативы, и все равно сомневалась, но никогда, даже в самые жуткие моменты их жизни она не желала ему смерти. Напротив, его жизнь