Пророк, огонь и роза. Ищущие

Вансайрес

— Я не знать, госпожа, — ответил Онхонто, не поднимая головы. — Возможно, что вы правы, и что в моей душе есть эти чувства. Я никогда не думать об этом. Не стараться понимать себя. Наверное, я просто не уметь делать этого.

— И как вы после этого смеете говорить, что понимаете мои чувства? Что знаете обо мне что-то, чего не знаю я сама? — Таик насмешливо фыркнула и отвернулась. — Не буду отрицать, что мне была неприятна ваша холодность вчера ночью, но эти чувства не имели ни малейшего отношения к тому, что произошло сегодня. Если хотите понять мои мотивы, то извольте, я объясню вам их. Во-первых, я всегда полагала, что страх перед наказанием возбуждает в подданных гораздо больше послушания и почтения, нежели

милость правительницы. Во-вторых, я желала удовлетворить собственные жажду мщения и злость, которые горели у меня в груди. Я согласна с тем, что личные чувства мешают государыне, мешают любому человеку, облечённому властью — при всей моей нелюбви к жрицам, я читаю, что эта система устроена совершенно правильно: при вступлении в ряды жриц девушка обязана отречься от своих родных, своего имени, своего естественного предназначения в качестве матери и главы семьи. Однако есть то, в чём я не согласна с Даран: она полагает, что личные чувства должны быть подавлены, искоренены. Я же считаю, что достаточно удовлетворить их один раз, и после этого позабыть о них. Посмотрите на меня теперь: я нашла выход своему гневу, который копился во мне много лет, и теперь чувствую себя спокойной, удовлетворённой. Ну и наконец, самое главное, я желала проверить, что почувствую, когда убью человека своими руками. — Таик подняла ладонь и посмотрела на свои пальцы. — Я не почувствовала ничего. Знаете ли вы о том, что это привилегия Аларес Всесияющей — убивать, не испытывая страха? Она спускается на землю, чтобы свершить божественное правосудие и покарать виновных. И пусть я не верю в Великую Богиню, но я желала проверить, течёт ли в моих жилах, как в жилах Императрицы, божественная кровь. Мои чувства были для меня достаточно убедительным доказательством. Ну и что вы на всё это скажете? — вдруг спросила Таик, глядя на Онхонто с каким-то нарочито детским любопытством.

Тот долго молчал.

— Если ваша душа действительно спокойна теперь, — наконец, произнёс он. — То это хорошо.

— И это стоило крови всех невинных? — Таик расхохоталась. — Право же, вы удивительный человек. Не сомневаюсь, что ещё тысяча человек сказала бы мне то же самое, но только вы один, похоже, говорите это совершенно искренне. И при этом именно вы, а не они, считаетесь образцом доброты и милосердия, вы, безжалостный! Нет, вы невероятны!

Она отступила на пару шагов и какое-то время вглядывалась в своего супруга.

— Как вы посмели, — вдруг продолжила она, однако без гнева в голосе. — Да как вы посмели явиться на глаза Императрице, супруге и госпоже вашей в таком виде, не умыв лицо, не переменив одежду? Вы задумали оскорбить меня?

Онхонто посмотрел на неё несколько растерянно, и Таик подумала, что была права в своих предположениях: он попросту обо всём забыл.

— Простите меня, — сказал он. — Я совсем не подумать. Сейчас я пойду умыться.

— Ах, оставьте, — раздражённо взмахнула рукой Таик. А потом взглянула на чан с водой, который с полчаса назад принесли ей слуги, и, с трудом подняв его, перенесла поближе к своему супругу. — Дайте-ка я сама это сделаю.

В глазах Онхонто отразилось удивление, но он ничего не сказал.

Таик сдёрнула с одного из столов белоснежную салфетку, намочила её и, опустившись на колени рядом с мужем, провела влажной тканью по его щеке.

— Право же, я так близка к моему народу, — сказала она, смеясь. — Казню своими руками, и своими же руками оттираю кровь со щеки своего супруга. И супруг мой, по большому счёту, тоже из народа. Кто после этого скажет, что Императрица бесконечно далека от своих подданных?

Онхонто улыбнулся уголками губ.

— Спросите у своих рук, госпожа, что им приятнее делать? Убивать или… вот это? — мягко произнёс он.

Таик на мгновение замерла, однако самообладание не потеряла.

— Конечно

же, это, — сказала она, высокомерно улыбаясь. — Да и как иначе? Ведь я желаю вас. Конечно же, мне приятно касаться вашей шелковистой кожи, это и глупцу понятно.

Отбросив салфетку в сторону, она взяла лицо супруга в обе руки и, заставив его поднять голову, долго вглядывалась в бездонную лазурь его глаз, и снова у неё появилось ощущение, что она качается на волнах.

— Море… — задумчиво проговорила Императрица. — Знаете ли вы, что единственный выход к морю во всём Астанисе расположен во владениях Эсер Саньи? Чтобы отправиться за вами на ваш островок, мне пришлось пробираться через её провинцию инкогнито, как когда-то в детстве, когда я бежала из столицы из-за опасности заговора. Конечно, если бы Эсер узнала о моём приезде, она устроила бы мне пышную встречу, но это было бы ещё более унизительно. Она бы сделала вид, что оказывает великие почести, но на деле использовала эту возможность, чтобы плюнуть мне в лицо и показать, насколько она богаче, чем я. Великая Богиня, я ненавижу её. Вот кого я на самом деле хотела бы убить своими руками.

Лицо Таик омрачилось, и она прижала Онхонто к себе.

— Но всё же у неё нет ни моего титула, ни такого сокровища, как вы, — проговорила она, усмехнувшись. — А она, говорят, ужасная сладострастница, я уж не говорю про её вожделение к императорским регалиям. Так что в чём-то и она завидует мне, эта старая гадина.

Какое-то время Таик перебирала волосы своего супруга, пропуская сквозь пальцы шелковистые пряди, а потом поднялась на ноги.

— Теперь идите, — приказала она. — Думаю, что я всё же не хочу видеть вас в эту ночь в своей спальне. Придворные пусть считают, что мы предавались любовной страсти сразу после казни — думаю, слуги разнесут эту сплетню — а ночью я возьму к себе кого-нибудь из любовников.

Однако Онхонто не уходил.

— Госпожа… я хотеть просить вас… — вдруг проговорил он, тоже поднявшись на ноги и заметно сомневаясь.

— О чём? — спросила Таик, испытав нехорошее предчувствие.

— О брате Хайнэ, — тихо сказал Онхонто. — Хайнэ видеть его в числе арестованных и перепугаться за него. Прошу вас, не причинять юноше зла. Если можно, то отпустить его…

Таик побледнела.

«Так вы за этим пришли?!» — захотелось закричать ей, а после ударить его по лицу, но она сдержалась и только холодно проговорила:

— Я попрошу вас не вмешиваться в дела, которые касаются лишь меня и моих помощниц. Со всеми, кто был арестован, это произошло не просто так. На протяжении многих лет мои люди наблюдали за подозрительными людьми, и я ждала лишь того дня, когда смогу поставить подпись на соответствующей бумаге. Если брат господина Санья виновен, значит, он понесёт заслуженное наказание. Если он был схвачен по ошибке, то следствие докажет это. А теперь пойдите вон и не смейте больше никогда обращаться ко мне с подобными просьбами, если не хотите сами оказаться в застенках пыточной. Древний закон гласит о том, что госпожа имеет право сделать со своим супругом всё, что хочет, вплоть до умерщвления, если он оскорбил её. Не доводите до этого. Выйдите.

Онхонто окинул её печальным взглядом и, развернувшись, покинул спальню.

Императрица, дрожа от гнева, вызвала к себе госпожу Агайю.

На протяжении многих лет эта женщина с бледным лицом и такими же бледными, высветленными волосами, всегда была при ней. Таик знала, что когда-то она была жрицей и мечтала заполучить титул, которым ныне обладала Даран, но после того, как двадцать лет назад произошло нечто, что довело почившую Императрицу до безумия, и Таик была вынуждена бежать из дворца, госпожа Агайя, тогда ещё молодая девушка, поехала с ней и стала для неё и нянькой, и учительницей, и наперсницей.