Пророк, огонь и роза. Ищущие
Шрифт:
«Ему больно, — думал Хайнэ в глубокой тоске. — Но это не та боль, которую я, идиот, рассчитывал облегчить, закрыв ему глаза, держа его за руку или плача вместе с ним. Я ничего не могу для него сделать. Разве что — смотреть вместе с ним, а не трусливо отводить взгляд…»
И он заставил себя поднять голову.
Обводя взглядом присутствующих, Хайнэ внезапно увидел возле дальнего конца стола знакомую фигуру в разноцветной одежде и вздрогнул. Это был господин Маньюсарья в своих комичных фиолетовых шароварах и в длинной белой накидке, расшитой причудливыми зелёными
Он стоял возле стола, не присаживаясь на своё место, и время от времени брал с тарелки тот или иной фрукт, с наслаждением вгрызаясь в него зубами.
Загримированное лицо было повёрнуто в сторону помоста; со своего места Хайнэ видел, что он смеётся, и, хотя он и не слышал сейчас этого неприятного, визгливого смеха, но он звучал в его памяти не хуже, чем если бы господин Маньюсарья стоял в двух шагах от него.
А тот вдруг заметил взгляд Хайнэ и, повернувшись к нему, кивнул, как давнему знакомому.
Хайнэ хотел было отвернуться и не сделал этого; он по-прежнему не знал, как относиться к этому человеку, который был ему скорее неприятен, чем наоборот, но отрицать, что господин Маньюсарья обладает странной, притягивающей силой, он не мог. Более того, в одно мгновение ему вдруг захотелось вскочить и побежать к нему — захотелось сильнее, чем оставаться рядом с Онхонто, которого он обожал и боготворил.
К счастью, это продлилось всего лишь миг.
Хайнэ продолжал вглядываться в фигуру господина Маньюсарьи и вдруг заметил то, что заставило его изумлённо расширить глаза: в правой руке Манью держал игрушечный меч — точь-в-точь как тот, который был у Императрицы, и то и дело взмахивал им, карикатурно искривляя лицо. Он кривлялся, изображая Императрицу, он смеялся над ней — да-да, в этом не было ни малейшего сомнения! — и при этом никто не хватал его и не тащил на помост и даже, казалось, вообще ничего не замечал…
Хайнэ охватило какое-то странное чувство ирреальности происходящего.
Он снова вспомнил слухи, которые ходили о господине Маньюсарье — о его бессмертии и странных чарах.
Вспомнил Хаалиа — великого волшебника и великого злодея, предавшего своего брата и бросившего его умирать.
И в этот момент то, что казалось когда-то смехотворным, нелепым предположением, вдруг стало для Хайнэ истиной: господин Маньюсарья и брат Энсаро — это одно лицо.
Хаалиа добился бессмертия, как того и желал, и стал господином дворцовой труппы. Двести лет прошло, а он всё живёт здесь, во дворце, и разыгрывает перед случайными посетителями, которых по какой-то причине считает подходящими, историю свою и своего брата.
Потому что что бы он ни говорил, он не может забыть своего поступка, не может забыть Энсаро, не может простить себе то, как поступил с ним…
Ценой бессмертия стала жизнь, наполненная вечными страданиями, и вот Хаалиа, или Манью проигрывает на сцене эту историю — раз за разом, в надежде, что кто-то или что-то поможет ему обрести успокоение. Кто-то придумает
Ведь это так?! Ведь это правда?!
Сердце у Хайнэ бешено колотилось; он чувствовал, что подобрался к истине, скрытой ото всех, как никогда более близко.
Он вглядывался в господина Маньюсарью широко раскрытыми глазами, а тот глядел на него в ответ, и в тёмных глазах его плясали лукавые насмешливые огоньки.
— Я знаю всё! — мысленно закричал Хайнэ, подаваясь вперёд и пытаясь поймать эти неуловимые огоньки взглядом, поймать и припечатать. — Я знаю правду о тебе!
Господин Маньюсарья в ответ засмеялся и взмахнул рукой — дескать, смотри.
Хайнэ подчинился, думая, что тот желает заставить его смотреть на казнь, которой он больше не боялся, но Манью вёл рукой всё дальше и дальше — в сторону людей, стоявших позади помоста, связанных и измождённых.
Не понимая, что всё это означает, Хайнэ всё же внимательно вгляделся в них — и похолодел.
Солнце светило всё ярче и ярче, и особенно ярко сверкали под ним огненно-рыжие волосы одного из стоявших в толпе — волосы, упавшие на лицо низко свесившему голову человеку.
Хайнэ задохнулся.
Он схватился за руку Онхонто, как утопающий, захлёбывающийся в волнах, но долгое время не мог ничего произнести и только мучительно кривил губы в ответ на встревоженный взгляд изумрудно-зелёных глаз.
— Там… там мой брат, — наконец, проговорил он, неуклюже взмахнув дрожащей рукой. — Мой брат, Хатори!
— Вот как? — вдруг быстро проговорил Астанико, о котором Хайнэ успел позабыть. — Вы уверены, Хайнэ? О, да… это и в самом деле он, теперь я вижу.
Краем глаза Хайнэ увидел, что глаза его загорелись, и взгляд стал каким-то жадным.
Он попытался вскочить на ноги, но Главный Астролог, как и в прошлый раз, не позволил ему сдвинуться с места.
— Не порите горячку, Хайнэ! — осадил его он. — Не делайте ничего необдуманного! Его не казнят прямо сейчас, не беспокойтесь. Под раздачу пошли бедняки без имени и состояния, остальных привели просто для устрашения. Ваш брат попал по какой-то причине в число подозрительных лиц — вероятнее всего, его просто схватили на улице, но во время следствия всё выяснится. Если его проступок незначителен, то госпожу Ниси, конечно, заставят потрепать себе нервы и отдать часть состояния, но, в конце концов, вернут ей приёмного сына в целости и сохранности.
Но Хайнэ эти слова ничуть не успокоили — его пронзила уверенность в том, что Хатори схватили из-за учения Милосердного. Брат ведь пообещал, что найдёт его единомышленников по вере…
— А если его проступок не незначителен? — проговорил он, дрожа.
— Ваш брат оскорблял Её Величество? Высмеивал её действия? — Астанико вопросительно приподнял бровь. — Участвовал в заговоре? Поддерживал запрещённое религиозное учение? Что ж, если это так… Ну, Хайнэ, что я могу сказать. Будет следствие. У господина Хатори… так скажем, у него будет шанс оправдаться.