Пророк, огонь и роза. Ищущие
Шрифт:
Иннин видела, что его рука, сжатая в кулак, чуть дрожала, и ей владело странное чувство, похожее на изумление — ей казалось, что она увидела его впервые.
«Но как это глупо, — пыталась убедить себя она. — Его собираются сжечь на костре, а он страдает из-за птицы. Это всё, что его волнует! Он… он легкомысленный…»
В её внутренний монолог внезапно вклинился новый голос:
«А ещё он говорит, что был в доме у женщины. Снова женщина! И мне он тоже предлагал быть его любовницей, бесстыжая свинья…»
Так она стояла, разрываемая восхищением, негодованием
Устав бороться с собой, Иннин опустилась на пол рядом с Хатори.
— Знаешь, — сказала она, глядя в сторону. — Сегодня я тоже впервые увидела смерть. Я держала в руках меч, которым Госпожа рубила головы. Я принесла его ей, а после отнесла обратно, окровавленный. Даран посмеялась надо мной, заявив, что я должна быть благодарна за то, что это не меня заставили совершать казни, но что рано или поздно мне придётся сделать и это тоже. Что сильный человек не должен бояться смерти, не должен бояться ничего вообще, и что ни одно событие, каким бы чудовищным оно ни казалось, не должно выводить его из равновесия. Так она сказала.
Иннин замолчала, утаив те слова, которые хотелось произнести ещё больше — о том, что смерть, кровь и безумие Императрицы не испугали её, но сотворили нечто худшее: ей захотелось бежать. Бежать от смерти, крови и безумия туда, где есть жизнь, чистое небо над головой и любовь.
Она промолчала, не сказав о том, что весь день вспоминала те часы, которые провела с Хатори на крыше, и думала о том, что если бы тогда согласилась на его предложение бежать вместе с ним и с братом, то теперь опасность не грозила бы ни ему, ни Хайнэ.
Она не сказала ничего из этого, но боялась — или надеялась? — что Хатори понял всё и без слов.
— Ты сильная, — сказал он, взяв её за руку.
— Ерунда, — проговорила Иннин глухо, однако крепко сжала его пальцы. — Я просто жалкое ничтожество. Но лучше не будем об этом. Я пришла, чтобы поговорить о деле. Нам нужно решить, как быть дальше, потому что ситуация складывается опаснейшая.
Она рассказала Хатори о том, что его обвинителем будет Главный Астролог, который явно постарается добиться самого строгого приговора, и что обвинение ему предъявлено наитягчайшее — преступление против религии.
— Я буду всё отрицать, — пообещал Хатори. — Разве есть у них какие-то доказательства, кроме того, что я оказался в доме, по-видимому, подозрительной женщины? В конце концов, скажу, что она моя любовница, и я пришёл к ней на свидание.
— А это не так? — не удержалась Иннин.
Хатори посмотрел на неё непонимающим взглядом.
— Нет, — сказал он удивлённо. — Конечно, нет. Почему ты так подумала?
Иннин поспешно отвернулась, чтобы скрыть глупую улыбку, которая сама собой появилась на её губах.
— Ладно, — сказала она. — Но что, если они найдут эту женщину, и она опровергнет твои слова?
— Не найдут, — уверенно заявил Хатори. — Она — великая волшебница и чародейка, если она этого сама не захочет, никто её не найдёт.
Иннин
Она поднялась на ноги и отвернулась, делая вид, что поправляет одежду, чтобы не показывать, какое впечатление произвели на неё его слова.
— А… вот как, — пробормотала она, не глядя на Хатори. — Что ж, хорошо, если так.
Она ушла, однако фраза Хатори продолжала звучать у неё в ушах, вызывая чувство, которое бывает у человека, неожиданно узнавшего о том, что кто-то другой исполнил его детскую мечту, от которой он сам успел отказаться.
«Волшебница и чародейка, — думала Иннин. — Разве всё это существует? Магия жриц — и в самом деле просто миф. Даран ничему нас не учит, кроме того, чтобы быть равнодушными существами, озабоченными только властью. Когда придёт время, она скажет, что никакой магии нет, но к тому моменту нам будет уже всё равно, потому что мы превратимся в винтики созданного много сотен лет назад механизма».
Сама не зная, зачем, Иннин пошла в Храм, в котором всё ещё покоилось тело усопшей Императрицы.
Сменив одну из жриц, которые должны были находиться возле тела в течение трёх суток, она прислонилась к мраморной стене и устало закрыла глаза.
Думать ни о чём не хотелось, и поэтому она попыталась просто воскресить в памяти ощущение — тёплая черепица крыши вместо холодного мрамора, ласково светящее солнце вместо полумрака сумрачной залы и дыхание живого человека у себя над ухом вместо мучительной близости покойницы.
Разве мог хоть один человек в здравом уме предпочесть второе первому?
Иннин грустно усмехнулась.
«Бежать… Бежать отсюда, пока не поздно», — промелькнуло в её голове, но она заставила себя смирить эти мысли и вернулась к воспоминаниям.
Тёплая черепица крыши…
Она почувствовала, что сползает по стене вниз и закрывает глаза, и хотела было бороться с собой, но сон, неожиданный и яркий, моментально сменил реальность.
Иннин вдруг увидела огромный, ярко освещённый зал, наполненный людьми в парадной одежде, и в центре его — Светлейшую Госпожу, ту самую, которую она видела в последний раз с растрёпанными волосами и с мутным взглядом помешанной. Теперь ей было лет тридцать, и вид у неё был гордый и величественный, но отнюдь не надменный — она была высокой, статной женщиной с правильными, яркими чертами лица и тёплой, покровительственной улыбкой. Тёмные волосы её были подняты наверх, убраны в какой-то немыслимый головной убор золотого цвета и ниспадали на спину и плечи тяжёлыми волнами.
— Друзья, — сказала Императрица, обращаясь к присутствующим, и Иннин вздрогнула: прежде ей не представлялось возможным, чтобы Госпожа назвала подданных таким словом. — Думаю, никто из нас не станет спорить с тем, что Ранко Санья — наш самый дорогой гость, непревзойдённый поэт и музыкант, любое творение которого становится редчайшей жемчужиной для истинного ценителя искусств и прекрасной усладой для ушей простого человека. Ранко Санья — это человек, который создаёт мечту. И сегодня мы собрались здесь, чтобы послушать новое произведение, которое он создал для игры на цитре.