Пророк, огонь и роза. Ищущие
Шрифт:
— Долго, — ответил ему кто-то. — Три дня. Иногда останавливается, потом снова припускает. Ты три дня лежал без сознания.
Хайнэ не видел, кто говорит, хотя глаза его были открыты.
Он потянулся к светильнику, потому что ему было страшно в темноте — и теперь всегда будет страшно — и тут вдруг обнаружил, что в комнате уже горит свет.
Все движения давались ему с большим трудом, как будто он и впрямь находился под водой.
И всё-таки он заставил себя спросить:
— Как он?
— Кто? — удивился кто-то, оказавшийся сестрой.
Ответ этот произвёл
«Ничего не случилось? — подумал он изумлённо. — Это был сон?!»
Облегчение, охватившее его, было почему-то похоже на тошноту.
— Онхонто, — добавил он.
Собственный голос всё ещё больно отдавался у него в ушах, как будто это не он говорил, а кто-то другой.
— Онхонто болен, — сказала Иннин. — Но, вроде бы, ничего серьёзного. Правда, Даран никого не пускает к нему и не говорит, что с ним. Странно, что вы оба заболели одновременно. Хайнэ… ты ведь, по-моему, знаешь, что с ним случилось?
Сестра глядела на него с подозрением.
Хайнэ молча сполз с постели, нашёл свою трость и заковылял в коридор, погружённый в полутьму, освещаемую лишь несколькими светильниками. Такой же сумрак царил и на улице, хотя до вечера оставалось ещё, как минимум, несколько часов.
Хатори стоял на крыльце, прислонившись к опорному столбу, и то ли вслушивался в шум капель, то ли вглядывался в сизый полумрак, в котором тонул сад.
Хайнэ подошёл к нему и поглядел в его лицо, обрамлённое солнечно-рыжими волосами, с улыбкой; его зеркальный двойник, отражавшийся в застеклённой части веранды, улыбнулся тоже.
Брат молча притянул его к себе и обнял.
— Забудь всё, что я когда-либо говорил о том, что завидую твоей красоте, — сказал Хайнэ, всё ещё отстранённо разглядывая в стекле собственную улыбку, казавшуюся ему довольно жалкой. — Я от неё счастлив. А ещё выкини из дома все зеркала, включая маленькие. Я не хочу видеть ни одного зеркала до конца жизни.
— Хайнэ, это глупо, — сказал Хатори. — Ты вполне сносно выглядишь одетым, а там, где ты раздеваешься, зеркал и так нет.
— Я не собственного отражения боюсь, — покачал головой Хайнэ. — Я теперь всегда буду видеть в зеркалах другое.
— Что?
Но Хайнэ промолчал.
Поняв, что ответа он не добьётся, Хатори переменил тему.
— Эта… — он на мгновение запнулся, как будто хотел сказать какое-то слово, но передумал. — Верховная Жрица приказала, чтобы тебя перенесли сюда и не пускали в главный дом. Она заявила, что там достаточно и одного больного, но я-то знаю, что здесь что-то не так. Идиоту понятно, что вы с Онхонто не могли заболеть одновременно просто так. Да и приступов у тебя никаких не бывает, только нервные припадки. Но нервные припадки не случаются на пустом месте. Значит, ты знаешь, что с ним, от этого и заболел.
То, что Хатори об этом догадался, приносило Хайнэ облегчение, но главного он знать не мог, и сказать ему Хайнэ не мог тоже.
Нечто, погребённое глубоко внутри него, разъедало его так же, как кислота разъела лицо Онхонто,
Это был его демон.
«Я уже дважды встречался с ним, — подумал Хайнэ. — Один раз на площади Нижнего Города, второй раз Манью показал мне его. Это был третий раз. Четвёртого я не переживу. До того, как случится четвёртый раз, я должен либо умереть, либо каким-то образом победить его. Но даже это было бы не так страшно, если бы не… если бы не… Почему?! — вдруг не выдержал и мысленно закричал он. — Почему? Почему мой самый большой ужас должен был воплотиться в человеке, которого я люблю сильнее всех на свете?! Божество и Демон должны быть по правую и левую руку, по разные стороны. Может быть, человеку и суждено прожить всю жизнь, лавируя между тем и другим, но они не должны совмещаться, не должны…»
Он бессильно сгорбился в руках Хатори.
Его зеркальный двойник, переставший улыбаться, обладал седыми прядями в волосах и казался постаревшим лет на пять, а то и больше.
— Я пойду прогуляюсь, — сказал Хайнэ и взял зонтик.
Дождь перестал, и в сизых сумерках появились туманные очертания мокрых деревьев, как будто подметавших тёмно-серое небо взлохмаченными макушками. Отовсюду продолжало течь и капать, ветер трепал ветви, и с них сыпалась холодная вода.
Хайнэ блуждал в этом вечернем полумраке, как в лабиринте, то и дело натыкаясь на клумбы и кусты, которые выскакивали из тумана, как хищные звери, выставившие вперёд когтистые тёмно-зелёные лапы.
Весь мир потерял краски и стал бледно-серым, все цветы теперь пахли одинаково — осенней сыростью и холодом.
Вдруг Хайнэ заметил впереди ещё один силуэт — женщину в тёмной одежде, подчёркивавшей её сильно выпрямленную спину. Она стояла неподвижно, в том участке сада, который обрывался прямо над пропастью, и держалась за деревянную ограду, казавшуюся довольно хлипкой.
На мгновение Хайнэ пришла в голову мысль столкнуть её вниз, но он одумался: с чего бы вдруг? Ведь она ничего ему не сделала, разве что бросила давным-давно.
Он медленно приблизился, но она даже не обернулась.
— Как он? — повторил он тот же вопрос, который задавал дочери этой женщины.
— Он будет жить, — сухо отозвалась Верховная Жрица.
Лицо её было пепельно-серым, примерно такого же оттенка, что и весь пейзаж вокруг.
Все её планы порушены, давно вынашиваемый замысел потерпел сокрушительное поражение, но она будет цепляться за свою власть и за свою жизнь, как цепляется за эту ограду, находясь в полушаге от пропасти — подумалось Хайнэ.
Ему вдруг стало её жалко, но за эту жалость довольно скоро пришлось расплатиться.
— Вы не сможете… ничего сделать? — спросил он чуть дрогнувшим голосом.
Когда-то он верил, что магические силы жриц безграничны, и сейчас ему очень хотелось вернуться к этой наивной вере.
— Даже если бы я обладала силой всех демонов Подземного Мира и всех дэймонов Звёздной Выси, мне не удалось бы вернуть красоту человеку, который желает быть уродливым, — процедила Даран сквозь стиснутые зубы.