Пророк, огонь и роза. Ищущие
Шрифт:
Потому что он по-прежнему оставался отцом её ребёнка, маленького Санья, рождённого от противоестественной связи жрицы-клятвопреступницы и её названного брата, демона Подземного Мира в человеческом обличье.
Потому что Иннин любила своего сына и хотела смотреть, как он растёт.
Ей вспомнились вдруг все прежние метания и исступлённые мольбы к Богине о том, чтобы та открыла ей её предназначение.
Теперь это предназначение было ясно, но цена, которую пришлось заплатить за это знание, оказалась выше, чем Иннин могла себе представить.
И всё же это знание наполняло её,
И горечь и счастье смешивались в ней, как смешивались в воздухе разные ароматы — запах гари, сырость дождя, благоухание роз.
***
Дворец встретил Хайнэ множеством зажжённых огней.
Дорога до Аста Энур, проделанная за невероятно быстрый срок — чуть больше, чем за сутки, осталась у него в его памяти бесконечно длинной, как вечная ночь. Может быть, так было потому, что всю дорогу в его экипаже были опущёны тяжёлые, тёмные занавеси, и он не видел, как день сменился вечером, вечер — ночью, ночь — рассветом, а новый день — новой ночью.
Даран сидела рядом с ним.
Хайнэ был спокоен и никакого страха не чувствовал; в нём даже проснулось некое подобие детского любопытства.
— Меня собираются казнить? — один раз поинтересовался он. — За то, что я изуродовал Онхонто?
— Тебя собираются убить, — ответила ему Даран. — Для того чтобы продлить ему жизнь ещё на некоторое время.
— Вот как, — задумчиво откликнулся Хайнэ.
Почему-то эти слова, в другое время показавшиеся бы злой насмешкой, сейчас ничуть его не удивили.
— Но почему именно я? — спросил он некоторое время спустя.
— Потому что ты Санья, — спокойно пояснила Верховная Жрица. — И твою смерть будет легко списать на естественные причины.
— И много ли Санья в течение истории погибли подобной… естественной смертью? — усмехнулся Хайнэ.
— Лучшие из них.
В груди у Хайнэ что-то дрогнуло.
— Ранко? — коротко осведомился он.
— Да.
Хайнэ отвернулся, сглатывая горечь.
«Умереть той же смертью, что и мой отец… — подумал он безо всякого сожаления. — Честное слово, я бы этого хотел. Даже жаль, что я не могу себе этого позволить».
Уверенность в том, что с ним ничего не случится, не оставляла его и теперь. Он понятия не имел, каким образом сумеет избежать нависшей над ним угрозы, но где-то в глубине души все предстоящее мнилось ему игрой, где-то опасной, где-то весёлой и увлекательной, но всё же — игрой, исход которой предрешён заранее и не может быть изменён.
А, значит, и опасаться ему нечего.
Хайнэ чинно сложил свои искалеченные пальцы на коленях, прикрытых роскошной тканью, и погрузился в себя.
«Хотел бы я знать, ты тоже это чувствовал, когда тебя везли с твоего острова во дворец? — думал он. — Если это так, то ты был куда более весёлым, чем это мнилось мне, вечно погружённому в свои страдания. Твои улыбки вовсе не были вымученными, ты был счастлив… А я был дураком».
Он мысленно задавал сам себе вопросы и не слышал ответов в привычном смысле, однако нечто,
«Вот что это значит, — думал он с улыбкой. — Вот что это значит — не расставаться никогда».
Но вскоре экипаж остановился, и ему пришлось отвлечься от своих мысленных странствий на пару с Онхонто и вернуться в реальность, не то чтобы оглушившую его, но добавившую несколько капель беспокойства. Всё же у него по-прежнему не было никакого плана собственного спасения, и, наверное, он был непростительно легкомысленен.
Даран провела его сквозь Великие Ворота как когда-то давно, двенадцатилетним мальчиком, втолкнула в павильон и оставила на пороге длинного, широкого, уводящего в темноту коридора.
— Сейчас ты пойдёшь говорить с Императрицей, — сказала она. — И будешь пытаться убедить её не делать того, что она задумала. Взывай к имени Онхонто, к судьбе её матери, не вынесшей тяжести совершённого преступления, к твоему Богу Милосердному и к чему угодно. Это единственное, что я могу для тебя сделать.
Хайнэ повернулся к ней.
— Благодарю вас, — чуть насмешливо сказал он и поклонился. — Я сделаю всё, что в моих силах.
И пошёл по длинному неосвещённому коридору, шелестя подолом своего роскошного одеяния.
«Она не простит мне того, что я так весел, — подумал он, чуть вздохнув, остановившись напротив позолоченных дверей в покои Таик. — Но как же мне объяснить ей, что глупо воскрешать того, кто не умер, кто вечно жив, и чьё присутствие я прямо сейчас ощущаю всем своим телом и всей душой? Если бы она могла почувствовать то же самое».
С этими мыслями он толкнул двери и очутился на пороге слабо освещённой спальни.
Таик, неодетая, растрёпанная, слабо вскрикнула и вскочила с постели.
Хайнэ знал, что увидев его в этом наряде, она на какое-то мгновение обозналась и приняла его за своего супруга, вернувшегося с того света.
Прежде, чем она обнаружила свою ошибку и впала в сумасшедшую ярость, Хайнэ опустился на колени и растянулся перед ней на полу.
— Прошу вас, позвольте мне сказать вам несколько слов, прежде чем вы исполните задуманное, — проговорил он, не поднимая головы. — Я знаю, что вы собираетесь сделать, и в другое время, быть может, и сам поддержал бы вас, потому что разве значит что-то моя жизнь в сравнении с жизнью того, кто был настолько прекраснее и лучше меня? Но он не мёртв. Вы не можете воскресить того, кто остался жив, поэтому почтительно умоляю вас: не совершайте ошибки, которая погубит ваш рассудок и вашу душу.
— Не мёртв? — повторила Таик потрясённо. — Меня обманули? Он жив?!
Хайнэ решился поднять голову и увидел её лицо, бледное и опухшее, совсем рядом. Глаза её, обведённые чёрными кругами, смотрели растерянно, и это взгляд придавал ей сходства с совсем маленькой девочкой, напуганной и отчаявшейся.
Ему стало бесконечно жаль её, но он знал, что жалость в данном случае принесёт больше вреда, чем пользы.
— Он жив, — уверенно повторил Хайнэ, глядя ей в глаза.
Из груди Таик вырвался сдавленный всхлип, и она бросилась прочь из спальни.