Пророк, огонь и роза. Ищущие
Шрифт:
Одиночество и глухая печаль сдавливали его сердце.
«Разве это справедливо? — бесстрастно думал он. — Она сама заставляла меня полюбить Кайрихи, используя тысячу женских уловок. И вот теперь она спохватилась, решив, что перебрала в своих стараниях. Люби, но не слишком сильно. Помни, кто его настоящие родители».
Впрочем, в глубине души Хайнэ знал, что опасения Иннин не беспочвенны, и что сам он не безгрешен.
Он помнил, как в одну из мучительных, бессонных ночей шептал, наклонившись к ребёнку: «Ты
Теперь он напомнил себе об этом и сгорбился, обхватив себя руками.
Это был не выход. Нежность к бессловесному, тёплому существу, перед которым только и можно было открыть своё отчаяние, и имя которого служило тоненькой ниточкой связи с ушедшим, утишала боль от потери, но не могла принести выздоровления, и к тому же грозила обернуться в будущем большими проблемами.
«Я не хочу повторять ошибку моей матери и возлагать на тебя слишком большие ожидания, — думал Хайнэ, глядя вниз. — А потом, разочаровавшись, возненавидеть. Так что Иннин права, забирая тебя обратно».
Он спустился в сад и побрёл по вытоптанным гостями дорожкам между цветущими астрами, хризантемами и крокусами. День был тёплый и солнечный, но дыхание осени остро чувствовалось в нём, в сонной тишине, разлитой вокруг, в слишком пронзительных криках далёких птиц.
Впереди показался Райко, и Хайнэ остановился, глядя себе под ноги. Отец ведь пережил когда-то то же самое, так, может, он захочет что-то ему сказать?
Но тот прошёл мимо него, старательно отводя взгляд, как человек, который всеми силами избегает своего сообщника или подельника в каком-то грязном деле — того, с кем приходится делить общую постыдную тайну.
Хайнэ пошёл дальше, по бесконечной дороге, утопающей в осенних листьях. Он никуда не стремился и никуда не хотел прийти, но шёл на странный, ритмичный звук, доносившийся из дальней части сада, где располагались хозяйственные пристройки.
Он и сам не заметил, как оказался среди косо наваленных на землю стволов и сучьев, и сладко пахнущей древесной стружки, засыпавшей всё вокруг. Человек, которого Хайнэ не видел уже давным-давно — второй муж его матери, Андо-простолюдин, сидел посреди этого царства деревьев без листьев, и что-то, по своему обыкновению, мастерил.
Здесь дорога заканчивалась, и Хайнэ сел на поваленные стволы, бездумно зарывая пальцы в мягкую, как вата, древесную труху.
Человек, сидевший напротив, ни разу не поднял на него взгляд, и Хайнэ бы подумал, что он вообще его не замечает, если бы вдруг Андо не произнёс:
— Я много раз думал о том, чтобы сделать для тебя кресло-каталку и костыли. Это будет выглядеть не очень красиво, но тебе будет не так больно ходить.
Хайнэ молчал.
Он был уверен в том, что это человек забыл о его существовании точно так же, как он сам позабыл о нём, почти не сталкиваясь с ним на громадной территории поместья.
— Я слышал, ты поддерживаешь учение Милосердного? — продолжил Андо после паузы. — Это религия для тех, кто беден, несчастен и с
— Религия для увечных, душой и телом, это вы хотите сказать? — спросил Хайнэ, услышавший в его словах пренебрежение.
— Нет, я тоже исповедую эту религию, — возразил ему Андо.
Так Хайнэ, на протяжении восьми лет мечтавший о единомышленниках по вере, узнал о том, что один из них находился от него на расстоянии всего нескольких сотен метров, в его же доме.
На этом их первая, после многолетнего перерыва, беседа закончилась.
После полудня, когда солнце, простояв недолго в зените, стало медленно катиться вниз по западному небосклону, разбрасывая ещё больше лучей и будто бы укутывая землю последним осенним теплом, Хайнэ вернулся, ещё более одинокий и потерянный, чем до этого, и понял, что настало время для его последней надежды.
Он поднялся в свою комнату и, достав из шкафа белый парик, лиловое платье и средства для грима, встал напротив огромного зеркала в дубовой раме.
— Верни мне его, — сказал он тихо. — Верни хотя бы ненадолго своим волшебством, я заплачу какую угодно цену. Верни, чтобы я мог попрощаться с ним…
Но ещё до того, как он переоделся в наряд господина Маньюсарьи, воспоминание об услышанных словах промелькнуло в его голове.
«Ты поумнел, Хайнэ Санья, своими мозгами дошёл до одного из способов волшебства, ах-ха-ха».
Хайнэ замер на мгновение, а потом отложил лиловое платье и достал из шкафа другое — тяжёлый наряд Онхонто, который тот однажды оставил в его комнате, переодеваясь в наряд Хатори для утренней прогулки, а после так и забыл о нём.
Позвав служанку, Хайнэ попросил сделать ему такую же причёску, какую носил Онхонто в последние дни жизни; зачесав его волосы назад, она заплела их в тяжёлую свободную косу, украшенную лентами и цветами.
Вновь оставшись в одиночестве, Хайнэ переоделся в дорогой парчовый наряд тёмно-золотистого цвета, обильно расшитый драгоценностями и весивший чуть ли не больше, чем он сам. Роскошная тяжесть эта легла на его искривлённые плечи непосильным грузом, который ежедневно с лёгкостью выдерживал Онхонто, однако он умудрился не согнуться и даже поднял руку, чтобы нанести на лицо лёгкий грим, добавивший коже молочного оттенка, а бровям и ресницам — красноты.
И под конец воткнул в волосы тот самый ярко-алый искусственный цветок, который Онхонто подарил ему при первой встрече в этом доме.
После этого Хайнэ долго стоял перед зеркалом, выпрямив спину и вглядываясь в своё-чужое лицо, которое обрело незнакомое ему прежде выражение, спокойное и печальное.
— Это… единственный способ, да? — спросил он потрясённо.
«Нам приходится потерять то, что мы любим, чтобы найти это однажды снова в своём сердце», — вспомнились ему давнишние слова Онхонто.