Прощальный ужин
Шрифт:
Он привез очень много денег, ну, не настолько много, чтоб беззаботно жить год, но, во всяком случае, никогда столько не привозил. Раньше этих денег ему с лихвой хватало на все: и на вольготное житье в Крыму, и на поездку в Ленинград, и на щедрые подарки. Теперь же он расшвырял их за месяц. Куда, и сам сказать не мог. Балда, ругал он сам себя. И за каким чертом нужен был тебе этот карнавал? Все эти тахты, матрацы, одеяла. Ишь ты, чистоплюйчик! Что с тобой стало б, если ты лежал бы теперь на старом скрипучем диване, но с карманом, полным денег! Ничего особенного! Да на те деньги, что ты потратил на тряпки, можно б было месяц шиковать в Москве, потом прошвырнуться на юг, съездить к сестре в Ленинград. А там, глядь, уже
Теперь же из-за этих самых тряпок Олег вынужден был, не откладывая, решать свое будущее. А сделать это не так-то легко. В автохозяйстве Олег взял расчет. Поэтому возвращаться в Хандыгу, к друзьям, которым он в порыве откровенности хвастал, что едет завоевывать столицу, ему не хотелось. Но и эта — столичная колымага — не пришлась ему по душе.
«В столице-то хорошо с деньгами!» — Олег вздохнул, приподнялся, налил рюмку вина, выпил. Надо б было сходить на кухню за бутербродом. Но ему не хотелось отвлекаться: раз уж надумал решать судьбу, то оттягивать тут нечего! Глоток вина обжег все внутри, мозг стал работать острее.
«Может, все-таки обосноваться в Москве? — подумал Олег. — Подыскать себе хорошую работенку — не пыльную, но с приличной зарплатой. А-а! Конечно, было б идеально — пристроиться на руководящий пост. Только где его найдешь? В столице охотников до руководящей работы и без него хоть отбавляй. Н-да… — Он пососал сигарету, пустил кольцами дым; на какое-то время оранжевый колпак торшера, висевший над головой, был не виден из-за сизого облака дыма. Потом, минуту спустя, колпак вновь открылся; и как только он открылся, Олег, округлив губы, вновь наполнил его дымом. Эта игра понравилась ему, и он не заметил, как искурил сигарету. Бросив окурок в пепельницу, Олег вновь предался размышлениям. — Вот ведь как жизнь чертовски устроена! — подумал он. — Рождаются все несмышленышами, а потом один почему-то становиться белоручкой, а другой, как я, всю жизнь должен крутить баранку».
В глубине души Олег был убежден, что по общительности и по своему гибкому уму он призван быть руководящем товарищем. Однако за всю свою жизнь ему лишь однажды посчастливилось состоять в такой должности. Правда, заместитель директора совхоза по хозяйственной части — не очень-то большая шишка. Никто из рабочих даже не именовал его заместителем, а обращались к нему запросто: товарищ завхоз. Но, несмотря на свой небольшой пост, он занимал отдельный коттедж, в любую минуту мог вызвать для себя из гаража машину, позвонить в столовую и попросить, чтобы ему принесли обед домой. И, главное, была у него в то время шикарная баба — Галина Мищенко, Ганна, Галька… Украинка, видная из себя, обходительная; если бы тогда он женился на ней, то теперь их дети бегали бы в школу; Ганна заведовала б столовой, а он, получившись, директорствовал бы. Но Олег возомнил о себе бог весть что. Он стал позировать художникам, давать интервью корреспондентам, делом не занимался. Нагрянула комиссия: там у него недостаток, там нехватка. Пришлось расстаться с руководящей должностью. Еще хорошо, что «дело» не пришили.
Деньжата в ту пору у него были, он решил махнуть в Москву. С робостью переступил он порог квартиры художника Маковеева: ковры, тахты, зеркала. Но когда он узнал, что Глеб бросил семью, у него вдруг родилась мысль: а почему бы ему, бездомному и неустроенному, не осесть в маковеевской квартире? И эта мысль зрела в нем все эти годы. Однако теперь, когда Олег был так близок к цели, он не испытывал от своей победы ни радости, ни удовлетворения. Главное, не было ясности, что делать дальше.
«Может, устроиться таксистом? — подумал Олег. — Он водитель второго класса, примут. Принять-то примут, только что он будет от этого иметь? Сто тридцать
У Олега остался всего-навсего один аккредитив на пятьсот рублей: берег на обратную дорогу. Подумав, он решил, что этих денег на дорогу слишком много. «Триста рублей на самолет вполне достаточно, — решил он, — а на остальные можно еще пошиковать!» Мысль эта — мысль о том, что, взяв с аккредитива деньги, он может еще хоть на какое-то время отложить решение вопроса о своем будущем — ободрила его. Появилась цель, а когда есть цель, то Олегу всегда хотелось двигаться, действовать.
Он поднялся с тахты, открыл шкаф, снял с плечиков свой костюм, оделся.
Олег был в прихожей; нагнувшись, он зашнуровывал ботинки. Зазвонил телефон. Обычно в это время звонила Марина. Придя на работу, она имела привычку звонить и справляться, как он себя чувствует, поел ли он и чем думает заниматься. Эта каждодневная опека и постоянные нравоучения уже изрядно надоели Олегу, и он хотел было не поднимать трубку. «Опять станет упрашивать, чтобы я пошел к начальнику паспортного стола!» — с неприязнью подумал Олег.
Телефон настойчиво звонил. Завязав шнурки, Олег чертыхнулся про себя, а все-таки не выдержал характера, поднял трубку.
— Алло! — услыхал он мужской голос. — Ирину можно?
— Не понял, Ирину или Марину? — переспросил Олег.
— Ирину.
— Вы ошиблись, тут нет такой.
В трубке молчание.
— А это кто? — нагловато и напористо спросил незнакомец.
— Олег… — неожиданно для себя сказал Колотов.
— Откуда ты взялся, купырь?!
Олега словно током ударило.
— Это ты, Глеб? — спросил он, засмеявшись. Ему захотелось все обратить в шутку, и он добавил: — А, салага, ревнуешь? Сам-то ты купырь, жирный, с белыми цветочками!
— Объедки с чужого стола собираешь!
— Что, что?! — крикнул Олег.
Ответом ему были частые прерывные гудки, доносившиеся из трубки.
25
От этого странного разговора у Олега остался неприятный осадок. Однако пачка ассигнаций, топорщившаяся в кармане, вновь вернула ему ощущение радости жизни. Если бы не этот звонок, он снова считал бы себя самым счастливым человеком на земле. Но этот звонок!
Получив деньги, Олег решил поехать к Глебу и объясниться с ним. Он зашел в магазин, купил бутылку «плиски» (не в его характере являться в гости с пустыми руками). Но пока продавщица заворачивала в бумагу пузатую бутылку, Олег вдруг перерешил. В этот приезд он не виделся с Глебом и не знал, где его искать, в мастерской или дома. Он решил подняться к себе и позвонить Маковееву. И пока поднимался в лифте, все думал о том, обидное это слово «купырь» или нет. «Купырь. Ишь ты! — думал Олег. — И откуда он выковырнул такое слово? Вроде что-то есенинское». Когда-то, в молодости, Олег любил стихи. Но потом все забросил и не помнит, когда в последний раз держал книгу в руках. Поэтому, сколько он ни пытался вспомнить теперь Есенина, ничего у него не получалось.
«Ой ты, Русь… — всплыли с детства знакомые строки. — Ой ты, Русь моя, милая Родина. Сладкий отдых в шелку купырей».
В войну, когда немцы вплотную подступили к Ленинграду, Олег и его меньшие сестренки вместе со школой были эвакуированы в тыл, за Вятку. Детей разместили в большом двухэтажном доме на окраине поселка Белая Холуница. На лесных полянах и вдоль вырубок росло очень много этих самых купырей. Ребята охотились за ними, резали жирные их будылья, делали свистульки или очищали от кожицы, ели. Местные жители называли этот стеблистый сорняк пустошелем.