Прощальный ужин

Крутилин Сергей Андреевич

А идея состояла в том, что Северцев развивал дальше основную доктрину Коперника о гелиоцентрической системе мира. Северцев уверял, что он открыл существование множества галактик и со временем, опубликовав свой многолетний труд, обессмертит свое имя. Отсюда это стремление к долголетию. Лев Михайлович очень опасался заразиться какой-нибудь инфекционной желтухой или гриппом и умереть, не завершив гениального труда.

Может быть, Северцев уже давно завершил бы его, но все дело в том, что он никак не мог уладить отношения с секретаршей. Людочка, успевшая за десять лет изрядно надоесть ему, ленилась, не желала ни стенографировать, ни

писать на машинке. А когда Лев Михайлович вздумал освободить ее, она обратилась в суд, и после долгой тяжбы суд вынес решение, согласно которому Северцев вынужден был предоставить ей жилплощадь на даче. Эта несносная фурия стала жить рядом, отравляя существование старику. Лев Михайлович нервничал, выходил из себя из-за частых скандалов с Людмилой. А годы шли, и вот уже седина в бороде и одышка, а главная работа жизни все еще оставалась незавершенной.

22

Олег знал все это, знал, что дедушка Лева — большой оригинал. Будучи от природы человеком острого ума, не лишенный в какой-то степени актерского таланта, Олег решил быть достойным Льва Михайловича: он начал игру в оригинала.

Олег малость выпил, конечно, не так, как с Акимом Акимовичем, и не коньяку, а шампанского. Выпил сам и заставил выпить Льва Михайловича, который очень следил за своим здоровьем и потому избегал употребления алкоголя. Выпитое вино придало Олегу храбрости; в манере его появилась игривость, а в словах и суждениях необычайная легкость.

Колотов сидел на своем излюбленном месте, с торца стола и, дымя сигаретой, поглядывал на Северцева. Во взгляде его и в той поспешности, с которой он отвечал на каждую реплику Льва Михайловича, была выражена почтительность. Однако за этой внешней почтительностью нет-нет да и сквозила плохо скрываемая ирония.

— Наша наука, особенно за последнее десятилетие, совершила великий скачок, — сказал Олег, продолжая разговор, возникший еще в самом начале беседы. — Телевидение, ракеты, спутники…

— Я бы не сказал так: великий, — возразил Лев Михайлович. — Кое-чего добились наши инженеры. Но инженерия — это, мой юный друг, еще не наука.

Северцев сидел в некотором отдалении от стола. Он сидел так, в некотором отдалении, потому что к шестидесяти годам у Льва Михайловича был уже изрядный животик. Судя по всему, дедушка Лева любил поесть вдоволь. Серая, грубого сукна толстовка сидела на нем свободно, а узенький ремешок, которым был подпоясан Лев Михайлович, затянут чуть-чуть, для виду. Ремешок то и дело соскакивал с живота, вернее, скатывался вниз, и дедушка Лева изредка подправлял его руками.

Под стать всей могучей его фигуре была и голова: она не сидела, а п о к о и л а с ь на широченных плечах. Огненно-рыжая борода, которой Лев Михайлович очень гордился и которую втайне холил, расчесывая и брызгая духами, широченным веером расходилась во все стороны. Когда он наклонялся, чтобы взять еду вилкой, борода касалась стола. Проглотив кусочек картофельной котлеты, начиненной грибами, Лев Михайлович гладил пухлой ладонью бороду и усы и снова устремлял свой взгляд на собеседника. При каждом взгляде старика Олег спешил отклониться назад — его поражали широкий лоб и обилие растительности. Несмотря на годы, волосы у Льва Михайловича были густые и слегка курчавились; борода — лопатой; брови — широченные, сросшиеся на переносице. И из-под этих рыжих бровей цепко и пристально выглядывали черные зрачки глаз.

—

А полет человека в космос! Разве это не говорит о достижениях науки? — настаивал на своем Олег.

— К этому эксперименту, можно сказать, ученые мало причастны, — Лев Михайлович собрал бороду в ладонь и, погладив, вновь распушил ее. — Отрегулировать и запустить ракету — дело инженеров. Наука — это теория, мой юноша! Наука должна опережать развитие инженерной мысли. В этих экспериментах с ракетами мы пользуемся пока идеями Циолковского. А нам пора заглядывать вперед.

На лице Олега кротость и внимание. Он изображал послушного и очень смышленого ученика. Все это очень нравилось Льву Михайловичу, и он продолжал свою лекцию:

— В своем проникновении в космос мы зачастую действуем без достаточного научного обоснования. Наука уже сегодня должна дать четкое объяснение галактике: ее пространственности, происхождению и возрасту планет, законам их движения. Между тем во всей мировой науке изучение проблем галактики находится в запустении. Есть ряд интересных работ у французов. Но французы — они популяризаторы. У американцев ничего нет. Американцы полностью во власти практицизма, во власти инженерии. Да-да! А объяснение галактики — это не дело инженеров, это предмет философии. Философия — мать всех наук. Она подготавливает скачки вперед. Гегель с его «отрицанием отрицания» открыл дорогу не только Марксу, но Эйнштейну. Его теория относительности осветила путь науке на сто лет вперед.

От теории относительности Лев Михайлович перешел к изложению своего учения о галактике. Он категорически отрицал доводы ученых, считающих, что планеты образовались из мелких твердых частиц. Солнечная система, утверждал Северцев, образовалась в результате сгущения вращающегося газового облака. Сгущаясь, облако разделилось на несколько частей, которые затем стали солнцем, планетами, спутниками. Галактика тоже, по его утверждениям, образовалась в результате сжатия газа, но в ином масштабе: начальное газовое облако было в миллиард раз больше. Сжатие продолжалось миллионы лет, а при сжатии произошло сплющивание, так что в конце концов галактика приобрела форму диска.

Олег, начавший беседу исключительно из вежливости, чтобы только поддержать разговор со стариком, был немало озадачен потоком такой научной информации, к восприятию которой он не был подготовлен. Однако, не желая показать свою неосведомленность, он поддакивал, кивал согласно головой, задавал вопросы.

— Простите, Лев Михайлович, — перебил Олег своего собеседника. — Я хотел спросить вас. Разрабатывая свою гипотезу о галактике, вы, видимо, исходите из своих конкретных наблюдений? У вас, видимо, есть свои приборы? Скажем, подзорная труба или телескоп?

Дедушка Лева сощурил глаза, и по этому прищуру можно было догадаться, что он язвительно усмехнулся, услыхав про подзорную трубу и телескоп. Реплика эта с головой выдала Олега; было ясно, что он ничего не понял из рассуждений Северцева о чистой науке. В душе своей Лев Михайлович, конечно, презирал молодого человека, но, будучи философом, он лишь снисходительно улыбнулся. Из-за бороды, обложившей все лицо деда, было не так-то легко заметить эту ухмылку. Олегу, конечно, невдомек, но Марина сразу все поняла и незаметно под столом носком туфли коснулась ноги Олега, ткнула, предупреждая. Олег вскинул взгляд на Марину и, заметив, что она делает ему какие-то знаки, решил исправить свою оплошность.