Прощальный ужин

Крутилин Сергей Андреевич

— Олег, брось чудить!

— Я серьезно.

— Тогда переведи на человеческий язык. Я не понимаю.

— Ну что ж! — Олег вновь стряхнул пепел в тарелку. — У меня к тебе большая просьба: раздобудь мне денег на обратную дорогу.

— Я так и знала! — Марина резко встала. — Ты с самого начала не думал ни о чем серьезном. Побаловался, пожил месяц в свое удовольствие — и был таков! А еще Глеба обзывал подонком!

Олег, не отвечая на ее упреки, сунул сигарету в тарелку, гася ее, подошел к Марине обнял ее за плечи.

— Не ругайся! Мне надо не так уж много — всего лишь триста рублей.

— Триста рублей! Ты с ума спятил!

Олег улыбнулся — точно такие же слова

сказал ему и Пашка Хохлов. После долгих блужданий по новому микрорайону, строящемуся на месте бараков и старых дач, Олег отыскал Павла на пятом этаже дома-башни, в который еще въезжали новоселы. Друзья обнялись, расцеловались.

«Понимаешь, какой случай подвернулся! — радостно возбужденный новосельем рассказывал Хохлов. — Сколько лет я мотался по свету: вербовался на север, мерз в этой чертовой тундре, копил деньги, обивал пороги жилотдела. И вдруг бумага: «Уважаемый товарищ Хохлов, в связи с застройкой нового квартала ваш барак подлежит сносу». И, пожалуйте, вот вам новая квартира!»

Ободренный тем, что все у Павла так хорошо обернулось, Олег осмелел, заговорил о том, чтобы тот одолжил ему денег. Хохлов помрачнел, узнав, какая сумма нужна другу. «Триста рублей?! — вырвалось у него. — Ты с ума спятил!»

— Триста рублей! — повторила Марина. — И это ты считаешь немного?

— Ерунда! — возразил Олег. — У Наташи двое дедушек. С носу по сотне — уже двести. Да Надежду Павловну разорим на сотню.

— А зачем тебе уезжать? — Марина решила попытать его лаской. — Оставайся, живи, найдем тебе хорошую работу.

— Шофером такси?

— Ну почему? Папа наш со связями. У него много друзей. Похлопочет.

— Нет! — Олег поморщился от слова «похлопочет». — Это не по мне. Не умею я жить, считая каждую копейку, и ходить по узкой половице, которую тебе указали. Я только что от одного своего приятеля. Замерзали вместе в пургу. Ели, выковыривая по очереди ножом тушенку, из одной консервной банки Да если б он у меня, салага, попросил деньги взаймы, я б последнюю рубаху продал, а одолжил бы.

— Давай продадим шубу.

— Зачем? Носи на здоровье! — искренне вырвалось у Олега. — Я завербуюсь в более доходное место, чем эта якутская дыра. Подамся в Находку. Поступлю на корабль, который ходит в загранку. Заколочу деньги. Приеду, и тогда уж мы гульнем с тобой, старуха!

— И за какое же время ты думаешь «заколотить деньгу»?

— А какое это имеет значение? Год, два, три…

— Хорошо. Но обо мне-то ты подумал? Подумал, в какое положение ты меня-то поставил?! Все знают о наших отношениях — и родители, и на работе. Что они-то скажут? Я тебе… я тебе не девка… — Марина закрыла лицо ладонями и заплакала.

— Не надо устраивать сцен, киса! Я не люблю. — Но все ж, стараясь смягчить неприятность, Олег обнял ее.

— Оставь! — Марина неприязненно повела плечами. — Видите ль, он уезжает. А я что, должна ждать тебя, пока ты нагуляешься?

— Ты больше ждала. А тут от силы год-два.

— Я уж платье свадебное заказала! Со свидетелями договорилась! У меня дочь взрослая! — выкрикивала Марина.

Не известно, чем бы все это кончилось, не явись тут Наташа. Олег открыл дверь, поздравил с окончанием учебного года. И пока он с ней разговаривал, Марина успела привести себя в порядок. Через минуту-другую, расхаживая из угла в угол в просторной спальне, Олег слышал, как мать и дочь на кухне живо разговаривали и смеялись чему-то.

29

И снова — уже в который раз! — Олег пожалел о том, что он сменил мебель в Марининой квартире. Эта затея с тахтой во всю комнату обошлась ему боком. Он ухлопал уйму денег, но не получил взамен

того блаженства, на которое рассчитывал. Судьба сыграла с ним жестокую шутку: теперь ему негде было укрыться от слез и обличительных речей Марины в эту долгую, мучительную для него ночь. Если бы в квартире была старая, маковеевская мебель, Олег лег бы теперь один на диване — и дело б с концом! Марина пошмыгала бы носом, лежа в своей постели, произнесла бы две-три обличительные речи да, глядишь, успокоилась бы. А теперь — пусть широка и просторна тахта, но она одна и некуда Олегу уйти от Марининых укоров и от горячих, обжигающих щеку слез ее. Марина то укоряла его, говоря, что он опозорил ее, воспользовавшись доверчивостью; то принималась ласкать его, уверяя, что он самый хороший на свете человек, и что она любит его до безумия и, если он уедет, она повесится или сойдет с ума.

Олег перенес все это поистине стоически.

Не помнил он, в каком часу заснул.

Но вот наступил новый день, а с ним и новые заботы.

Марина — тихая, робкая и вяло-послушная — поднялась чуть свет, собрала Наташу, и они ушли. До работы Марина должна была успеть еще отвезти дочь к Льву Михайловичу, чтобы она с ним могла уехать на дачу.

И как только мать и дочь ушли, Олег встал и еще в ночной пижаме, заспанный и небритый, прошел на кухню, опустился на колени и стал рыться в углу за газовой плитой, куда он ставил пустые бутылки из-под вина. Олег повыкатывал все посудины на середину кухни, потом помыл их под раковиной и сложил в рюкзак. Набросив на плечи плащ, он вскинул увесистую ношу на плечо и спустился вниз. На углу Песчаной улицы и Чапаевского переулка стояла не очень опрятная палаточка, где принимали стеклотару. Олег думал, что он будет первым, быстро сдаст посуду и к завтраку купит себе бутылку водки. Но когда он подошел к палатке, то увидел, что возле нее толпится народ. Десятка полтора мужчин, наспех одетых, с опухшими от перепоя лицами, стояли в тенечке. Только у двух-трех из них были сумки с посудой, большинство же держали пустые бутылки в руках.

— Кореш, скинемся! — предложил Олегу один из очередников.

Олег опустил рюкзак на землю, ничего не ответил.

Стеклотару еще не принимали. Наконец мужчины, стоявшие возле самого окошечка, задвигались, оживились. Олег пододвинул рюкзак поближе к стойке и начал выставлять из нее посудины.

— Гражданин, эти не принимаем! — грубо сказала приемщица.

— Почему?

— Ты что, с неба свалился?! Иностранные бутылки не принимаем.

Оказалось, что чуть ли не половина всех бутылок, которые он так старательно мыл, вытирал и приволок сюда на своем горбу, была из-под импортного коньяка, и посудины эти, очень красивые на вид, почему-то не принимали. Обозлившись, Олег повыбрасывал их в мусорный ящик, стоявший за палаткой. Причем, бросая, старался, чтобы они угодили друг в дружку, чтобы бутылки раскололись. И они кололись, и осколки фейерверком взлетали над мусорным ящиком, и какой-то небритый мужчина все пытался остановить Олега, говоря: «На Петровке и эти принимают. Не бей… не бей».

Однако, хотя половину посудин пришлось выбросить, оставшихся тоже было немало, на бутылку «столичной» хватило с лихвой. Олег купил поллитровку и, поддерживая рукой отяжелевший карман, поднялся к себе. Бросив рюкзак на пол, он снял плащ и чуть ли не бегом метнулся на кухню. Вынул из кармана брюк поллитровку, достал рюмку. Руки у него тряслись, и во всем существе, напряженном ожидании, было лишь одно желание: скорей, скорей открыть бутылку, налить водки в рюмку и выпить!

И вдруг, глядя на свои трясущиеся руки, Олег подумал: «Э-э, черт возьми, что же это я?! Так ведь вконец спиться можно».