Проще, чем анатомия
Шрифт:
– Нет-нет! Не надо! К-как же я работать буду?
– у Оли чуть дрожали губы, но она упрямо твердила, - Я могу работать, товарищи, правда могу! Игорь Васильевич, - она взглянула на Астахова почти умоляюще, - вы-то мне верите?
– Верю, верю. Пей, кому говорю!
– прикрикнул он.
– Это приказ. Работать мы все пока не можем. Тут только что мыши с потолка не сыпятся!
Труха по-прежнему сочилась меж досок. Пришлось натягивать под потолком простыни, как в палатке. Пока наводили порядок, Астахов крыл немцев такими словами, что имей брань хоть какую-то силу, все они должны были ссыпаться где-нибудь
– Как знал!
– только и сказал Денисенко, когда работа возобновилась. Оказалось, что первый самолет отбомбился по тому месту, где обычно стояли машины. Шоферы только руками разводили, начхоз клялся, что все замаскировали как надо. “А дорогу? Дорогу вы забыли! Колеи хорошо видны с воздуха. Ваше счастье, что не остались мы без транспорта!” Разнесло старый амбар, самую приметную постройку, которую командир строго-настрого запретил занимать, теперь ясно было - очень правильно запретил.
– Оставляем в Воронцовке распределительный пост, - приказал Денисенко тем же вечером.
– Все остальное - завтра с рассветом развертываем на берегу. Ночью подготовиться.
– В палатках?
– ахнула какая-то санитарка, - Замерзнем!
– Зато не сгорим. Машины теперь ставить по дворам, по одной. Каждое укрытие замаскировать. При первой возможности - обложить бревнами и мешками с землей, чтобы хотя бы шины и радиатор от осколков были прикрыты. Лично проверю!
С рассвета, работая в до сих пор невиданном Раисой темпе, развернулись за селом. Замаскировались сетями и камышом. Денисенко сам провел с командирами взводов занятие - указал наилучшие пути отхода на другой берег. Лично же определил место для пулеметного окопа и два человека постоянно дежурили в нем с пулеметом.
Днем над селом опять появились самолеты. Да столько, что все небо стало черно. Со стороны Воинки опять били зенитки, а потом ахнуло так, что, кажется, земля вздрогнула. Зенитки сразу замолчали, как обрезало. В небе над Воинкой медленно и страшно встало огромное, как гора, черное облако. На несколько минут стало совсем тихо, только капала карболка из двадцатилитровой треснувшей бутыли. Не успели вернуться к работе, как снаружи закричали “Воздух!”. На этот раз две тройки аккуратно высыпали груз на Воронцовку. Там, где недавно стояли еще хаты, вспухали черные клубы взрывов. В небо летели щепки, камни, пыль… Распредпост укрылся в щели, разогнанные по садам и уже защищенные машины отделались несколькими царапинами, но школу, сельсовет и ближайшие дома размолотило, как в ступе. Денисенко выслушал доклад и только пробурчал: “Успели…”
Со стороны Воинки все рвалось и гремело не переставая, все свободные машины были немедленно отправлены на станцию, но вернулись почти пустыми.
– На путях взорван эшелон с боеприпасами, - докладывал ездивший на станцию старшим Ермолаев - Раненых почти нет. Трупов - тоже. Станция разрушена, - он стоял у машин по стойке “смирно”, как в строю, только стиснул кулаки, чтобы не дрожали руки. От Воинки клубами валил дым, расползался по земле. К вечеру он затопил все окрестные балки и овраги вдоль реки, и воздух сделался горьким.
Глава 21 Воронцовка и где-то южнее, 25-26 октября 1941 года
В
После смены хватало сил лишь дойти до палатки, разуться и рухнуть, пока снова не поднимут. Спать хотелось настолько, что даже холод отошел на второй план. Не провалилась никуда по дороге, и ладно. Где же палатка, справа от пулеметного окопа или слева? Раиса поняла, что заблудилась, лишь когда запнулась о натянутую веревку. Их палатку с этой стороны за дерево крепили, она точно помнит. Значит чужая. Что здесь, хозчасть или комсостав? Не хватало еще разбудить кого! Все с ног валятся, а в трех соснах заплутать только она одна сумела! Раиса хотела уже вернуться, сообразив, что от окопа свернула не туда, но вдруг звук знакомых голосов, совсем рядом, заставил ее на ходу проснуться. И испугаться до ледяного пота!
В палатке комсостава - с этого расстояния ей хорошо было слышно сквозь брезент - о чем-то спорили Огнев и Денисенко. Да нет, не спорили, ругались в полный голос, страшно и тяжко. Так, как она и вообразить себе не могла. Да, Степан Григорьевич человек суровый, и под горячую руку ему лучше не попадать. Да и Алексей Петрович на операции может такого наговорить, что сам потом извиняться будет. Но чтобы в голос друг друга материть? Они же старые товарищи! Да что это с ними? Половину слов не разобрать, но ясно, что случилось что-то страшное. То один, то другой командир срывались на крик.
Раису так и приморозило к месту. Не хотела подслушивать, но ноги враз подкосились. Как села у палатки, так и двинуться не смогла. И слушала, стиснув зубами собственный кулак… Про ответственность. Про отсутствие приказов. Про то, что не будет больше никаких прика… Что значит - не будет? Что значит - “Трибунал за трусость”? Это Огнев-то - трус?! Раисе на секунду снова показалось, что она просто сошла с ума. Потому что если это не у нее рассудок помутился от переутомления, то происходит что-то немыслимое.
Наверное, оба подошли к той стенке палатки, у которой он сидела, потому что голос Огнева на минуту стал ясно слышен:
– Не дуркуй, Степа! Про трибунал и про ответственность ты все правильно говоришь, но у нас здесь под сотню раненых. Если все так пойдет, завтра эвакуировать их будет некуда. А послезавтра - некого! Что они с ранеными и женщинами делают, я на Финской уже повидал. Ты понимаешь, что здесь то же самое будет?! Штадив скоро неделю уже как молчит, тебе объяснить, чего это симптомы? А то, что нам уже два дня из одного полка раненых везут, ты заметил? А из третьих батальонов месяц никого нет! И ни одной машины за двенадцать часов за ранеными не пришло!
И Алексей Петрович длинно и жутко выругался.
– Три дня, как я штадив искал, - ответил Денисенко, хрипло, медленно, словно выталкивая из себя слова по одному, - диагноз точность любит. Впрочем, тут уже…
Голоса опять стали тише и остаток фразы Раиса не разобрала. Поняв, что обнаружить ее здесь не должны ни в коем случае, она заставила себя подняться на ноги, но уйти не успела. Денисенко вывалился из палатки, тяжело ступая, прямо на нее. Глянул куда-то сквозь Раису и чужим голосом не приказал, выкрикнул: “Гервера до мене! Швидше!”