Протопоп Аввакум и начало Раскола

Паскаль Пьер

Глава XIII

В земляной тюрьме: перед лицом великого гонения (14 апреля 1670–1672)

I

На следующий день после изувечения

На следующий же день после казни Аввакуму захотелось удостовериться: он провел рукой по рту Лазаря. Но сколько он ни щупал, все было гладким, никаких следов языка не было! Оба стали шутить: «Щупай, протопоп, забей руку в горло-то, небось, не откушу!» – «Чево щупать? на улице язык бросили!». – «Собаки оне, вражьи дети! пускай мои едят языки!» Лазарь без языка говорил также чисто, как и с языком [1573] . Федор со своим обрубком языка говорил кое-как. Но вскоре этот обрубок стал расти, выступил даже за пределы губ, стал вновь нормальным языком, только немного слабоватым, и дьякон стал говорить так же чисто и ясно, как раньше [1574] .

1573

Житие. Редакция В. Л. 63–63 об.

1574

Житие. Л. 263 об.

Что касается Епифания, то он трижды думал, что умирает, так много крови терял он из своей культи; в отчаянии взывал он к Богу: «Возьми душу мою к себе, не могу я больше терпети». Но по прошествии пяти дней десятник Симеон, по его просьбе, омыл его рану, обмазал смолой и забинтовал. На седьмой день во сне ему явилась Богоматерь; она коснулась его больной руки, и вся боль пропала. Он стал мысленно говорить келейное правило – читать псалмы и молитвы. Говорил он только носом.

Либо ободренные этими милостями Провидения, либо обретя снова какое-то желание жить, заключенные к концу второй недели стали уже принимать пищу. Епифаний был сначала в очень затруднительном

положении. Ему нечем было ворочать пищу во рту. Тогда из супа, рыбы и хлеба, что ему приносили, он приготовлял своего рода похлебку, которую и глотал одним глотком. На месте, занимаемом раньше языком, у него вытекало столько слюны, что если он лежал, то все, что было под головой, становилось мокрым. Он очень горевал. Однажды, когда он читал «Помилуй мя, Боже» и дошел до стиха: «Возрадуется язык мой правде Твоей», слезы выступили у него на глазах, он смотрел на крест и изображение Господа Исуса Христа и думал: «Господи, кому во мне возрадоватися, у мене и языка нету, чем возрадуюся!» Каждый раз, как встречались подобные слова в псалмах, он смотрел на изображение Господа и вздыхал: «Господи, дай ми язык бедному на славу Тебе свету, а мне грешному на спасение». Так продолжалось более двух недель, и вот однажды, когда он возлежал на ложе своем, то вдруг увидел себя на бескрайнем светлом поле: слева от него, чуть повыше его, висели оба его языка, – «московский» и «пустозерский», первый немного бледный, второй очень красный. Он протянул левую руку, схватил красный язык, взял его правой рукой и долго на него смотрел: язык трепетал. В восхищении он его ворочал и переворачивал обеими руками. Затем он вложил его в рот, приложив к отрезанному месту, и он подошел сюда превосходно. Это было лишь сном, но с того дня его язык стал понемногу удлиняться, вырастая до самых до зубов. Скоро он стал таким, каким был со времени рождения, и пригодным ко всему, и есть, и молиться, и читать псалмы и священные книги. Язык был только несколько короче прежнего, но более плотный и широкий. Обретя язык, он воспел хвалу Господу! [1575]

1575

Барсков. С. 251–253 (Житие Епифания).

Темница, в которую узники были переведены незадолго до казни, состояла из четырех срубов в одну сажень с таким низким потолком, что они касались его головами [1576] . Это были скорее клетки, чем дома. Елагин велел засыпать их землей, оставив лишь небольшое слуховое окно для передачи пищи и дров. Вокруг каждой избы поставили частокол из высоких заостренных кольев. Теперь это были настоящие склепы, в которых Аввакум, Лазарь, Федор и Епифаний были заживо погребены.

1576

Барсков. С. 68: 17–18.

Но даже и в этих склепах жизнь их как-то наладилась. Сначала все было совершенно ужасно: темнота, мрак, пыль, нагромождающиеся нечистоты, дым и зола от печки. Они задыхались от зловония, а едкий дым разъедал им глаза. У Епифания шел обильно гной, и он не видел достаточно хорошо, чтобы даже подбрасывать дрова в огонь, не говоря уж о чтении. Несчастные обвиняли Провидение, как Иов, проклинали день своего рождения, пренебрегали молитвой [1577] . Затем каждый понемногу при норовился. Освобождались от нечистот, выбрасывая их деревянной лопатой через слуховое окно [1578] . Чтобы избавиться от дыма, можно было лечь ничком и прижаться ртом к земле [1579] . Как-никак была скамья, на которой можно было спать. У каждого была своя икона, своя лестовка и по меньшей мере одна Псалтырь на всех. У Аввакума было кадило [1580] . А когда уехал грозный Елагин, то были допущены некоторые облегчения.

1577

Материалы. VI. С. 132–133 (послание дьякона Федора сыну Максиму); Барсков. С. 256–257 (Житие Епифания).

1578

РИБ. Т. 39. Стб. 929.

1579

Там же. Стб. 691. В Канаде также иезуит отец Лежен плакал от дыма и был им настолько ослеплен, что едва мог читать свой молитвенник. Он использовал этот же способ. См.: Goyan G. Les origines religieuses du Canada // Revue des Deux Mondes, 15 mars 1924.

1580

РИБ. Т. 39. Стб. 936.

Епифаний рассказывает, что однажды сотник принес ему куски кедрового дерева, чтобы он мог делать кресты; в то же время он вернул ему его рабочие инструменты, нож и стамеску, которые он после казни забросил. «Зделай мне крестов Христовых не мало таки, – сказал сотник, – много надобе мне вести к Москве и давать боголюбцем». – «Не вижу, а се и рука сеченая болна». Так как тот настаивал, узник послал его испросить благословение на это дело Аввакума. Сотник благословение принес. Тогда Епифаний помолился Богу и всем святым и принялся за работу. Глаза его оказались достаточно здоровыми, рука все-таки довольно ловкой. Он смог вернуться к своему ремеслу. Каждый раз, как он заканчивал крест, он торжественно, в зависимости от его размера, клал или ставил его на должное место и склонялся перед ним. Затем он читал похвалу Честному Животворящему Кресту с многочисленными земными поклонами. Этот труд доставлял ему большую радость. Иногда ночью он слышал чудесные голоса, утешавшие его: окруженный сиянием юноша обращался к нему с обычно принятым монашеским приветствием: «Господи Исусе Христе, Сыне Божий, помилуй нас». Он отвечал: «Аминь». Затем вставал. В тот день его работа была особенно плодотворна. Когда раньше он изготовлял ящики, ведра или иные деревянные предметы, он часто ранил себе руки или ноги, но вот уже в течение около тридцати лет, как он делал кресты, он никогда не причинил себе ни малейшего вреда [1581] .

1581

Барское. С. 257–261 (Житие Епифания).

Инок Епифаний был поистине хорошим человеком: его наивная набожность не нуждалась в углубленном раскрытии божественных тайн; чуть более изнеженный, чем его сотоварищи, не то из-за возраста, не то потому, что он был менее крепкого телосложения, он плохо переносил физическую боль и простодушно предавался жалобам и сожалениям, вслед за чем, впрочем, у него неизменно наступало раскаяние. Он не стремился руководить кем-либо, не занимался сличением книг, предпочитая изготовлять свои кресты с такой же верой и любовью, как такой далекий ему фра Беато Анжелико писал красками свои иконы. Он не вступал ни в какие пререкания, но своей молитвой помогал всем, кто только обращался к нему. Он питал особое пристрастие к Аввакуму, чтил его, благоговел перед его превосходством. С другой стороны, этот исключительный человек, который иной раз мог поддаться запальчивости и стремлению к господству, а равно и другим искушениям, связанным с его активной деятельностью, почувствовал необходимость подчиниться этой несложной простой душе. Руководство оказалось, впрочем, обоюдным, так как Епифаний, не любивший писать, по указанию Аввакума составил свое собственное житие, книгу, чудесную по своей наивности, полную бессознательной и подлинной жизненной правды, где фигурируют и ряд допущенных им оплошностей. Друзья Епифания, люди действия, едва оправившись от своих ран, сразу стали подумывать о том, чтобы сообщить верным о свершившихся с ними чудесах. Был даже составлен своего рода протокол всего происшедшего. Хотя бы только из-за физической возможности, Аввакум, оставшийся один невредимым, должен был взяться за перо [1582] .

1582

Этот текст опубликован: РИБ. Т. 39. Стб. 713–716. Вначале рассказ ведется от третьего лица, как и подобает в протоколе. Но тон историка не нравится Аввакуму, и он его нарушает. «Я, протопоп, щупал и градил во рте…». После чего повествование вновь ведется в безличной форме. То же самое явление отмечалось в рассказе о московских страданиях и о первой казни. Из этого, впрочем, нельзя заключить, чтобы Аввакум не написал все целиком.

II

Великое гонение 1670 и 1672 годов и центры сопротивления: Поморье, Керженец, Дон, Стародубье

Из Москвы и иных мест дошли печальные вести. Они говорили о новых гонениях. Никогда еще старообрядцы не преследовались так систематически и столь безжалостно.

Уже давно Русь не была в таком смятении: Степан Разин, повсюду, где он только проходил, поднимал восстание угнетенных и бедняков против помещиков, купцов, а равно и против гражданской и церковной власти вообще. Он взял штурмом Астрахань, осадил Симбирск; его сподручные жгли Алатырь, были с восторгом встречены в Лыскове, грабили Макарьев монастырь, окружили Тамбов, на севере

дошли вплоть до Унжи. Волга была целиком в руках восставших; торговля была фактически прекращена, ранее лишенные своих наделов местные племена возвращались к своим землям, а в господских особняках Москвы крепостные уже начинали питать странные надежды [1583] . Разин в действительности ничего не понимал ни в старой, ни в новой вере и даже слыл не за очень исправного христианина. Но именно потому, что он не любил официального духовен ства, он казался возможным союзником старообрядцев [1584] . Летом, начиная с Пасхи до 1 сентября, во многих местах вспыхнули таинственные пожары; их насчитано было от тридцати до тридцати пяти [1585] . После дождливого и морозного года был плохой урожай [1586] . Правительство, которому казаки оказали упорное сопротивление, захотело избавиться от своих наименее опасных врагов и стало безжалостно преследовать противников установленной религии.

1583

О Разине см. работы Тхоржевского, Тихомирова; о его налетах на места по ту сторону Волги см.: ЧОИДР. 1894. III; 1895. II и у Кабанова.

1584

Не найдено никаких документов, свидетельствующих о совместных действиях старообрядцев с Разиным. Если в Царицыне стрельцы и открыли ему ворота и если троицкие монахи настраивали жителей в его пользу, если в Астрахани монахи были также за него, а иные сельские священники шли за ним, если курский священник Никифор Иванов, уехавший на Дон, начал собирать для него пожертвования и писал за него манифесты, – то еще требуется доказать, что те и другие были сторонниками старой веры. С другой стороны, шел слух, что Разин возит с собой Никона, чтобы восстановить его на патриаршем престоле (Попов. Материалы. С. 6–18, 76, 134–136). Сын протопопа Даниила из Темникова (Там же. С. 171), поп Пимен, вернулся из Москвы в этот город, когда ставленник Разина Сидоров его занял. Он, впрочем, поминал Никона (Попов. Материалы. С. 108).

1585

Попов. Материалы. С. 94–95 (Алатырь), 63 (Симбирск); Первухин. Церковь Илии пророка. С. 7 (Ярославль); РГАДА. Московский стол. Кн. 421 (Муром). Цифра от 30 до 35 дана в Челобитной Авраамия (Материалы. VIII. С. 263).

1586

Новосельский. С. 91–92.

Репрессии, начавшиеся арестом Авраамия, все разрастались. Не довольствуясь тем, что заключали в тюрьмы и ссылали наиболее упорных, уже стали казнить. В течение этих лет у старой веры не только были свои мученики, у нее были целые легионы мучеников [1587] .

Прежний казначей архиепископии в Казани, монах Иона Красенский, в конце 1658 г. испустил в соборе крик ужаса, услышав, что новый митрополит Лаврентий проповедует троеперстие; в 1666 году он отбыл наказание в Троице-Сергиевом монастыре; вслед за этим его четвертовали – «разрезали на пять частей» в Кольском остроге [1588] . В Холмогорах юродивый во Христе Иван был сожжен живым [1589] . В Боровске был сожжен священник Полиевкт и с ним четырнадцать человек [1590] . В Нижнем был сожжен один, во Владимире – сожжены шесть человек; в Казани – тридцать, в Киеве той же участи подвергся стрелец Иларион: вот то перечисление, которое было сделано Аввакумом в начале 1674 г. [1591] Иван Красулин, писец из Свияжска, высланный в 1668 г. в Кольский острог, постригшийся в монахи в Печенгском монастыре, изобличенный в том, что сказал, будто бы царь будет гореть в аду, как когда-то горел город Ярославль, был по патриаршему повелению расстрижен и предан гражданскому суду, а царем приговорен к смерти. Ему всенародно отсекли голову в 1671 г., очевидно, в феврале [1592] . Иван Захарьев был сначала мирянином, писцом на Соловках, затем, после октября 1666 года, он обосновался в одиноком скиту на материке с другим тоже соловецким монахом Пимином и своим учеником Григорием; в 1670 году они были изобличены «в ереси». Их кельи были сожжены, а они сами заключены в Сумском остроге. Из своего заключения Захарьев писал трем ростовским мещанам, заключенным с 1657 года в Кандалакше, а именно Силе и его друзьям, но письмо его затерялось и было вручено только 10 марта 1671 года Иосифу, архимандриту, назначенному на Соловки, но не принятому там. После донесения в Москву его подвергли пытке, сделали ему очную ставку с единоверцами и обезглавили в субботу после Троицына дня, 17 июня 1671 года [1593] .

1587

29 октября 1668 г. монах Пахомий из Изборска был сожжен в Пскове (Белокуров. Материалы для русской истории. С. 228–244).

1588

Петров. Описание рукописных собраний, находящихся в г. Киеве. I. С. 101; ГИМ. Синодальное собр. свитков. № 1628 (2 октября 1666 г.), РИБ. Т. 39. Стб. 249. Тождественность названных в этих трех источниках лиц не установлена точно, но возможна.

1589

РИБ. Т. 39. Стб. 249. «История об отцах и страдальцах соловецких» (Денисов. История. С. 9–10) сообщает нам, что этот Иван жил на Соловках и предсказал осаду и падение монастыря; затем он появился в Кандалакше и прошел до Архангельска, проповедуя старую веру. Он был арестован и отправлен в Холмогоры; после пыток был всенародно сожжен в присутствии воеводы.

1590

Житие боярыни Морозовой (Материалы. VIII. С. 174, прим.) подтверждает факт казни в Боровске: Иван (верный слуга Морозовой) был сожжен в Боровске вместе с другими мучениками. О Полиевкте, одном из первых мучеников, см. выше. гл. VI, разд. V, прим. 135; гл. IX, разд. II.

1591

РИБ. Т. 39. Стб. 249, 845–846. Невозможно точнее указать дату этих казней.

1592

Его дело было опубликовано С. Б. Веселовским (Веселовский. С. 22–26). Приказ о казни относится к 14 января. О Красулине говорится в «Винограде Российском» (Денисов. Виноград Российский. Гл. 68), но сведения о нем даны с очень многими хронологическими ошибками (например, он якобы прожил в Кольском остроге в течение тридцати лет) и подробностями, не могущими быть проверенными.

1593

Материалы. III. С. 154, 162, 165; Барское. С. 143–145, 361–362. [Полную публикацию следственного дела см.: Юхименко Е. М. Соловецкое восстание и старообрядческая «История об отцах и страдальцах соловецких». Ч. 2 // Очерки феодальной России. М., 1998. С. 248–265. – Прим. ред.]

Эти казни, конечно, не были единственными: Аввакум в Житии говорит о «многом множестве (…), их же число Бог изочтет» [1594] . Авраамий еще раньше упоминал о «многих других, что были сожжены». Нельзя сомневаться в том, что систематическое и кровавое гонение свирепствовало по всей Руси с 1670 по 1672 год.

Как общины верующих откликнулись на это? Было отступничество, были и мученики. Но главным образом произошло рассеяние верующих. Из городов, где зажигались костры, они бежали на далекие окраины, чтобы там молиться так, как молились их отцы, а также и чтобы заполучить здесь новых учеников. Так как это бегство совершалось часто либо целыми семьями, либо группами людей, то нарождались новые очаги сопротивления и укреплялись прежние. Старая вера не теряла ничего, скорей, наоборот, укреплялась.

1594

Житие. Л. 264.

Одним из центров этой относительной безопасности было Поморье. Там большинство приходов и монастырей оставались верными древним обрядам и прежней набожности. Население отказывалось от всяких религиозных перемен, особенно от новшеств, исходивших из Москвы или Новгорода. В Кеми, куда в феврале 1669 года архимандрит Иосиф послал некого монаха Иосифа служить по новым книгам, население бежало от него, как от антихриста; крестьяне покинули церковь, пономарь Яков Кивроев исчез, приходской священник Симеон бежал в Реболу. В Реболе, когда стрельцы вознамеривались арестовать Симеона, жители встретили их с топорами [1595] . Сопротивление Соловков повсеместно вселяло бодрость и силы.

1595

РГАДА. Московский стол. Кн. 421. Л. 41–43 (жалоба митрополита Новгородского Питирима, полученная в Москве 28 июля 1669 г.).