Проверка на твердость
Шрифт:
— Ты еще здесь? — спросил Эгон, выплывая из тяжелого, глубокого сна. Морфий еще находился во всех его членах, и он с трудом двигал языком. — А твоя соломенная шляпа?.. Твой фартук? А где мама?..
— В дороге. С вокзала она приедет прямо сюда. Мы так рады. Все могло кончиться хуже, мой мальчик!
«Мне приснилось все это, — подумал Эгон. — Соломенная шляпа, передник, косоглазый паучок и наш спор. Всего этого в действительности не было. Но сейчас это начнется. Это должно начаться… Почему он не спрашивает меня о разбитой машине?»
— Сильвана завтра уже выписывается домой, — сообщил отец. Он осторожно положил
— Ну а дальше? — приставал Эгон Шорнбергер. — А твоя машина? Новая машина?!
— Ты имеешь в виду Анке?.. — Профессор смотрел мимо сына.
«Что с ним случилось? — недоумевал Эгон. — Неужели старик не знает, что его роскошный автомобиль годен теперь только на металлолом? Или ящик не так уж изуродован, как я представляю себе?»
— Я ничего не могу тебе сказать определенно.
— Эгон, — проговорил, помедлив, отец. — Анке из вас всех пострадала в большей мере. У нее, как у тебя, сломаны обе ноги, повреждена черепная коробка. Я только что от нее. Она была в отделении реанимации. Несколько минут назад ее привели в сознание. Врач сказал, что это очень важно: теперь есть надежда.
— А твой автомобиль?..
— Это сейчас совершенно не имеет значения, мальчик. Проклятые свиньи всех вас чуть не погубили. Ты знаешь, как мы будем рады вашему выздоровлению! Мы и родители твоих друзей! В первую очередь важно это, а не несколько центнеров железа.
Они посмотрели друг на друга. И внезапно без слов поняли, что в этот момент стали ближе друг другу, чем в какой-либо другой день за последние годы.
Катастрофа и все, что произошло в последующие за нею недели, сделали Эгона Шорнбергера более взрослым, зрелым. Он понял, что поспешные суждения легко приводят к ошибкам и могут ранить людей незаслуженно. Поэтому он твердо решил в будущем более тщательно, деловито и трезво реагировать на все и оценивать людей. Тем не менее часто случалось так, что он в несколько минут несколькими резкими глупыми фразами разрушал все, что было до этого построено с таким трудом. И его отец, с которым он однажды вечером откровенно и подробно поговорил об этом, не знал, что посоветовать сыну.
— Может быть, тебя поставит на ноги армия, — выразил надежду профессор. — Но высокомерие — чертовски крепкий сорняк…
— Вам будет нелегко со мною, — признался Эгон Шорнбергер, придя на военную службу.
И его товарищи по мотострелковому полку «Шарнгорст» могли уже с первых недель обучения подтвердить это.
Четверг, 26 июня, 0.42
Ночь. Ненастная погода. Дождевые струи покрывали, как стеклом, мостовую. На улицах — тишина. Между казармами — безлюдно. Свет в окнах давно погас. Только коридоры слабо освещены. Часовой у автопарка продрог в своей полевой форме. Он не имеет права укрыться от дождя и ветра, так как в этом случае часть охраняемого объекта выпадет из поля зрения. Ни сесть, ни лечь, ни прислониться — сразу потянет ко сну. Ни есть, ни пить, ни курить, ни спать. Не выпускать из рук оружия, ни с кем не разговаривать, ничего не принимать от посторонних. Быть бдительным, даже если погода станет еще хуже. Разрешено лишь посматривать на часы и считать, сколько минут осталось
Из города на большой скорости приближался оливкового цвета «вартбург» с опознавательными знаками ННА. Часовой на КПП проверил документы пассажиров. Дежурный поспешил им навстречу. Через несколько минут машина остановилась у штаба. Три офицера вышли из нее и исчезли в здании, а несколькими минутами позже все пришло в движение. Завыли сирены. В офицерской комнате без умолку звенели телефоны. Две транспортные машины выехали из военного городка. Через восемнадцать минут после появления представителей из штаба дивизии офицеры штаба полка были собраны в кабинете командира. Там же присутствовали и трое товарищей, прибывших в «вартбурге», среди них — один полковник.
Он развернул карту, ознакомил присутствующих с обстановкой и в конце сделал краткое обобщение:
— Полк выходит в район Молленштедтерфорст, Кизельберг, Штелмонг. Второй батальон занимает район между высотой 212 и Фалькенбургом, преграждая путь танкам противника, и переходит во взаимодействии с артиллерией и танками в контратаку. Есть вопросы?
«Спасская башня» переглянулся со своим заместителем.
— Вопросов нет, товарищ полковник, — ответил он.
— Действуйте! — Полковник отошел от карты.
Один из приехавших посмотрел на часы и что-то записал в черной рабочей тетради.
— Командиров батальонов срочно ко мне! — приказал подполковник Зенкбаум дежурному офицеру. — Из второго батальона также начальника штаба и заместителя по политчасти!
Команды зазвучали по коридорам и лестничным клеткам. Ночь внезапно наполнилась возгласами и топотом солдатских сапог.
Обитатели комнаты № 3 тоже вскочили с кроватей и спросонок привычными движениями начали натягивать обмундирование. Только Кошенц продолжал спать, пока Андреас Юнгман не начал трясти его обеими руками:
— Эй, Миха! Подъем, тревога! Вставай, друже!
Кошенц протирал заспанные глаза.
— Что случилось, мужики? — проворчал он. — Уже завтрак?
При этом он сквозь сон понял, что это не похоже на обычный розыгрыш новичков, бывший в ходу у старослужащих. Одним махом он вскочил с кровати и сразу проснулся.
— Мой носок! — кричал с раздражением Эгон Шорнбергер. — Черт возьми! Кто взял мой носок?
Никто его не слушал. Каждый был занят своим делом. Андреас Юнгман уже застегивал ремень каски, когда в комнату вошел унтер-офицер Бретшнейдер. Он был в полном снаряжении — от шлема до противогаза. Его голос звучал как труба.
— Первое отделение, быстрее! Выходи строиться! — Он оставил дверь открытой.
В соседней комнате тоже раздалась команда.
— Наш командир мертвых поднимет, — сказал в сердцах Йохен Никель. Застегивая шинель, он перекосил полы, и у него осталась лишняя петля.
Старший по комнате не дал ему времени на то, чтобы разобраться с пуговицами.
— Быстро, быстро, быстро! — подгонял Андреас товарищей.
Он последним вышел из комнаты. От топота сапог раздавался грохот, похожий на землетрясение. Мотострелки на бегу получали из пирамид свои автоматы. Автопарки были уже открыты, рев моторов вырывался из боксов. Бронетранспортеры, звеня гусеницами, выкатывались на сборный пункт. Командиры рот 2-го батальона докладывали о выполнении приказа: