Провокатор
Шрифт:
– Прекрати, женщина, это уже скучно. Давай мировую?
– Никогда. Где мой чемодан?
– Здесь, под кроватью.
– Не трогай меня.
– Я тебе помогаю. Сколько пыли-то...
– А-а-атпусти, паразит!
– Не-а-а!
И мы начинаем изнурительную борьбу в постели, но на жестком фрикасе; борьба приводит к естественному акту согласия и любви.
– Ты меня любишь?
– раздвигает ноги, как акробатка Мими в цирке-шапито.
– Люблю!
– Любишь?
– Люблю.
– А тогда почему же?..
– Все потом, любимая...
– Я надеюсь, товарищ режиссер позволит мне, - говорил
– Актерам спасибо...
– Да-да, - поспешил М.
– Все свободны.
– Свободны?
– приподнял бровь Китель.
Но сцена опустела. Человек в кителе задумчиво принялся по ней ходить. И была тишина - лишь скрипели доски под его сапогами.
– Я думаю, того, что мы посмотрели, достаточно?
– И закурил папиросу.
– М-да!.. Трактор - это хорошо... Свежо.
– Олицетворение безоговорочной победы колхозного строя!
– взвизгнула Шадрина.
– Вредители убедительные, - заметил Военмор.
– Так и хотелось схватить револьвер... Впрочем, трактор - тот же револьвер!
Вмешался и Городинский, однако осторожно:
– Пьеса хорошая... у меня, например, комок в горле, особенно после таких слов: "Мы у нашего правительства учимся и казнить, и миловать"... Правда, эти слова в данной постановке не зазвучали так, как они должны были звучать... И этот странный случай... Он дает пищу для размышлений.
– Товарищ Городинский, думаю, что при принципиальном подходе к демократии, как к единству и прав, и обязанностей, и личной ответственности каждого, такое больше не повторится, - продолжая мерно ходить по сцене, сказал Китель.
– Уверен, товарищу режиссеру нужно помнить, что власть развращает, абсолютная власть - абсолютно. Это не я, это... это...
– Товарищ Брэ-э-эхт!
– радостно подсказала Шадрина.
Человек в кителе внимательно посмотрел на нее:
– Именно. Мы имеем замечательных режиссеров. У нас бы не было достижений нашего театра, если бы мы не имели таких впередсмотрящих в нашем театральном деле. Но мы иногда сталкиваемся, и порой режиссер подминает под себя коллектив, а иногда вообще противопоставляет ему себя... Это нехорошо...
– Тишина, лишь звук мерных шагов.
– Мы думаем, что режиссеры должны приходить в труппу совершенно демократическим путем, то есть проходить своеобразный конкурс. Пусть не один, а два, три или несколько режиссеров выбирают себе театры, которые близки им по художественным, по идейным, эстетическим принципам. Приходят с изложением своей собственной концепции, со своей идейно-художественной программой. Пусть это будет соревнование. И тогда артисты имеют право выбирать, пойти в тот театр, который им близок. И нам думается, что только на основе равноправного выбора возможно соединение действительно талантливых людей, объединенных единой идейно-эстетической платформой и способных решать большие художественные задачи.
– Человек в кителе остановился, прикурил новую папиросину.
– Так о чем я?..
– О великих идейно-художественных задачах, - ответила Шадрина.
Человек в кителе снова внимательно посмотрел на нее и спросил:
– Что же будем делать, товарищи, в конкретном случае?
пьяненький Кулешов притащился в родной дом. Была ночь, и дом спал. На лестничной клетке юноша долго ковырялся ключом в замке, вспоминая вечеринку по случаю получения стипендии: пили с мастером-наставником, потом дружным молодежным
Не удался праздник, страдал молоденький Кулешов и ощущал вокруг себя враждебный, подлый, темный мир. Наконец замочные механизмы заработали - в коридоре плавал сгусток мрака, юный человек брел на ощупь вдоль стены, а поскольку он был весь в переживаниях, то поначалу, ввалившись в комнату, не обратил внимания на некоторые отличительные ее черты... храпела бабка, как всегда, и за окнами пенились осветленные луной тучи...
Кулешов, скучая, скинул одежды и зашлепал к месту ночлега... От крупной неприятности его спасла только природная прыть: толком еще ничего не понимая, он осознал себя лежащим под кроватью... кровать скрипела ржавыми пружинами...
– Кто у тебя тута шалыганит?
– услышал юноша голос, ему знакомый, этот голос принадлежал мяснику Тараненко.
– Что тебе все не спится?
– недовольно спрашивала Сусанна.
– Мыши... крысы...
– Да?
– У мясника Тараненко была одна извилина и два многопудовых кулачища.
– Мыши?.. Крысы?..
Кулешов в страхе пошкребал доску.
– Вот, слышишь?
– Во, гады... пришибу...
– Ладно тебе... Чего тебе?
– Чего-чего?.. Того...
– Отстань. Я спать хочу...
– А я тебя...
– О Господи!.. Лучше дать...
– Ну и дай!
– Ну на! На! Паразит такой!.. Куда лезешь рукой?
– Это не рука...
Пол был холодный и пыльный; Кулешов из-за этого испытывал некоторое неудобство, но когда из-за борьбы на кровати начали провисать ее пружины, врезывающиеся в тело, то юноше сделалось совсем худо: с трудом ему удалось прибиться к стене, это и спасло его молодую жизнь. Потом смерч над его головой утих - Кулешов потянулся и угодил лицом под теплую сперматозоидную капель.
– Что же будем, товарищи, делать в конкретном случае?
– переспросил человек со сцены.
И тогда с кресла выскочил Городинский и горячечно забредил:
– Можно обратить ваше внимание, товарищи: смотрите, что это за декорации?.. Мне кажется, нарочно выбраны такие декорации, чтобы глумиться над реализмом. И более того, с каждым годом, с каждым днем растет, крепнет и богатеет наша родина. Социализм вошел в быт народа и дает свои прекрасные результаты. В то же самое время там, за рубежом, хроническая недогрузка предприятий, миллионные армии безработных, народные массы терпят голод, нужду. Особенно тяжело положение масс в фашистских странах. В этих странах диктатуры и сплошных концлагерей для трудящихся мясо, масло, фрукты уже давно превратились в предмет мечты. Усиленно пропагандируется картошка и картофельная шелуха...
– Товарищ Городинский, спасибо. Вы все сказали?
– Да-да, но бюст... бюст на месте.
– А я могу сказать, что театром сделан шаг вперед от натурализма и схематизма, - вступился Военмор.
– Все как в жизни.
– Как в жизни, право!
– возбудилась Шадрина. И от возбуждения потеряла голову, как во время гарцевания по степям и буеракам физического соития.
– Я бы хоть сейчас в колхозную жизнь!
– Товарищ Шадрина желает быть в колхозе?
– остановился Китель, попыхтел папиросиной.
– Что ж, мы предоставляем ей такую возможность. Проводите товарищ Шадрину в колхоз...