Провокатор
Шрифт:
Ан нет - родила малокровного мальчика со скуластой азиатской мордашкой раба. Рожала на цементном заводе, куда попала по любезному распределению народного комиссариата.
После молодку пожалели и раньше срока отпустили на родную сторонку умирать вместе с легкоустранимым дитем, процементированным до костей и крови. Бабка вернулась в хату - ребенок пытался дистрофическими движениями привлечь к себе внимание, он требовал пищи. Бабка растопила печь, поставила чугунок на огонь, и пока закипала водица, молодка вырвала из плотного грунта пола дерюжный мешок, развязала его - голова уполномоченного хорошо сохранилась и была свежа, как телятина. Бабка
– Я всегда говорил: политическая неразборчивость этого театра когда-нибудь приведет к политической провокации!..
– М. услышал чистый голос Городинского; эту театроведческую, пресыщенную предвозвестницу катастроф, эту падаль и ее жирную пленительную улыбку режиссер преотлично знал.
– Вы так думаете, товарищ Городинский? Вы уверены?
– Голос Кителя был спокоен и нейтрален.
– Я хочу только сказать...
– потерялся театролюб.
– Я думаю, это недоразумение, - проговорил Военмор.
– А мне кажется - это несознательный дэ-э-эмарш!
– осторожно заметила Шадрина; все знали, что у нее бурно-бурлящие любовные чувства к товарищу Городинскому.
Она, бывшая красная кавалеристка Первой Конной, садилась на него, как на жеребца, и гарцевала часами, помахивая саблей, подаренной командармом Буденным. Об этой слабости старшие товарищи по партии знали, но терпели многим хотелось испытать мазохистскую скачку по степям и буеракам похоти.
– Я думаю, можно продолжить, - кивнул Китель и этим отменил смертный приговор Театру и его режиссеру.
– Зинаида! Прошу!
– крикнул М. и почувствовал рабскую дрожь раненого сердца.
Актриса вновь взобралась на тракторный круп и оглянулась на бюст:
– Дорогие товарищи! Очень я была счастлива, что было с чем стоять перед Сталиным. Я сказала: с нами хотела бороться природа, но не смогла. Колхозники ее победили. Урожай хороший. Скот хороший. На ипподром, где кони бегают, мы рекордную лошадь доставили. В РККА наши два коня были приняты на большой палец. Хорошо работает свиная ферма... А еще счастливы мы, товарищ Сталин, что можем доложить одно достижение, про которое я в других колхозах не слыхала: у нас открыт дом отдыха для ударника. Пастух Антон не хотел далеко уезжать, чтобы не оставлять безнадзорных коров. В нашем доме отдыха он четыре кило прибавил. Приезжайте к нам, дорогие товарищи правительство, отдохнуть. Мы вам и по шесть кило прибавим, наше честное колхозное. Жизнь у нас такая хорошая стала, что о пустяках, как самовары, стулья, одеяла, я и разговаривать не стану. Есть трактор, получено разрешение на грузовую машину. Пятнадцать велосипедов имеем, один "фордик" в премию добыт лучшему бригадиру Федору Рязанцеву, питомцу тетки Феклы. Сама бабка Фекла была враждебный элемент, но мы ее воспитали. Дала она хорошие показатели, и мы прямо на полосе старуху премировали. Мы у нашего правительства учимся и казнить, и миловать. Личные расчеты у нас не живут. Мы - колхоз, мы общим интересом крепки. И поэтому все у нас есть. Что еще надо? Аэроплан понадобится - аэроплан заведем. И очень крепка в нашем колхозе женская сила. Раньше говорили: курица не птица, женщина не человек... Уже не курица - жена и мать. Она уже в орлиную сталинскую породу пошла пером, и не только своей семье, а всей дорогой нашей стране она работница и защитница.
И разухабисто ревет баян. Колхозники пляшут и поют:
– Никогда так низко не свисали наливные яблоки
Человек в сером кителе медленно поднялся с бархатного, пунцового по цвету кресла, он поднялся и не спеша направился к сцене. Зинаида смотрела сверху на маленького человека и чувствовала, как спазмы ужаса...
Вынужден признаться, что для меня женщина всегда остается загадкой. Казалось, ты, ваятель, исследовал всю ее иудскую душу и то, что ниже, истолковал ее истерическое поведение, подвел под лучшую часть человечества фундаментальное марксистско-ленинское учение о семье - и что? А ничего. Ровным счетом - ничего.
За примером далеко не надо ходить: твоя жена готовит на кухне фирменное блюдо - фрикасе; ты, мужчина, отдыхаешь, читая пустую газетку, и ты, фат, уверен, что счастье твое долговечно, безоблачно и даже фешенебельно, как небоскребы в Нью-Йорке.
Ты властелин дум и чаяний любимой, ты организатор ее частых звездных оргазмов, то есть ты есть для нее удобное прикладное божество, да вдруг раздается фистульный милый голосок:
– Родненький, ты отнес статью?
– Какую?
– Хотя прекрасно знаешь, о чем речь.
– Про этого... урода... из зала суда.
– Заметку?
– Это статья!
– Статья?
– Уже чувствуешь опасность и оттягиваешь минуту расплаты.
– Да, родной!
– Жена появляется, вооруженная полновесным блюдом, где дымится мясо.
– Открой ротик, закрой глазки.
И ты доверчиво открываешь то, что просят тебя открыть, и закрываешь то, что просят закрыть. И начинаешь пережевывать лошадиное мясо времен похода Первой Конной на Варшаву.
– Как? Вкусно?
– пытает супруга.
– Божественно!
– Чмокаешь ее в щечку.
– То-то, путь к сердцу мужчины...
– улыбается.
– Так ты, милый, отдал статью?
– продолжает улыбаться.
– Ты знаешь... дело в том...
– Ты что? Не отнес?
– Уже не улыбается, более того, на ее прекрасном лике все признаки гнева, боли, ненависти.
– Выслушай меня...
– Почему?
– И это уже не жена, это - фурия, она вскакивает, опрокидывая в постель фрикасе, и ты сидишь в мелко нарезанном жареном мясе и предпринимаешь слабые попытки оправдаться. Но тебя не желают слушать.
– Я знаю... ты не хочешь, чтобы я писала... Конечно, куда нам...
– Я тебя... хочу...
– Прекрати! Болван!
– Хватит, а?
– Не-е-ет, какое самомнение!.. Кто тебе дал право судить о моих возможностях?
– Ночью твои возможности...
– И не успеваю договорить; подушка спасает жизнь от мельхиорового снаряда.
– Ты что, дура совсем?
– Сам дурак!
– И эту женщину я люблю?
– А я тебя не люблю!
– Почему?
– Потому что не хочешь, чтобы я работала в журналистике.
– Работай.
– Да?.. Мало того, что ты воруешь деньги... мои... но еще и палки ставишь в колеса...
– Куда, прости, я вставляю палки?
– Фи! Как ты пошл! Как ты мне мерзок! Ты!.. Ты - мачо!..
– Кто?
– Мачо! Для них женщины - это... это...
– ...фрикасе!
– И цапнул кусок мяса с простыни.
– Божественно!
– Фигляр!.. И... и отдавай мне мои деньги, которые пропил.
– Это мне на костюм. Посмотри, как я хожу... оборванец!
– Вот-вот, я ухожу от тебя...
– Куда?
– К маме.
– Привет ей передавай.
– Клоун!