Провокатор
Шрифт:
За стеклом по-прежнему мглил сонный, родной, трудноузнаваемый город. За стеклом в судорожных муках умирала родина, всеми преданная.
Великое предательство это началось давно, когда в юных головах, замусоренных псевдофилософско-революционными выкладками безрассудных альфонсов, якобы страдающих за всеобщее братство и равенство, родилась простая, как испражнение, мысль, что бомбами под Государевы ноги можно изменить мировой правопорядок. И бросили бомбы в первый день весны, успешно открыв кровавую эпоху трусливого и бесконечного терроризма.
Быстро лысеющий неудачник-юрист скоро понял,
Прав оказался квазимодо: убедил все остальные партии, что партия б. есть единственная партия, способная уморить народ за короткий срок. Но не повезло вождю мирового пролетариата: будущий лучший друг физкультурников и колхозников и прочего населения великой империи Сосо очень торопился загенсечить во славу себя и руководимой им партии. И поэтому пришлось затворнику Воробьевых гор пожирать вместе с пищей килограммы крысиного яда, от которого он окончательно спятил, превратившись в счастливого младенца. И был вполне счастлив, пока партия не приказала своему новому вождю удалить старого, компрометирующего ее своим легкомысленным поведением. Воля партии - воля народа. Ее надо выполнять. Однако новый политический лидер был последователен, он был примерным учеником, более того, пошел дальше своего забальзамированного учителя, превратив страну в единый образцово-показательный концлагерь. Правда, увлекался и пионерскими лагерями: готовил будущие кадры для концлагерей. Вообще товарищ Сталин был человеком основательным и последовательным. Очень он любил свой народ, единственное, что не любил, когда на его державную тень наплывала какая-нибудь другая тень - и тогда берегись.
И эта Тень лежит над нами всеми, над городом, над страной, над душами. Это наше Божье проклятие за доверчивость в прошлом, равнодушие в настоящем, страх перед будущим. Бороться с тенями трудно, но, уверен, можно. Мои герои будущего фильма тому подтверждение.
На бетонной полосе военного аэродрома два современных пятнистых вертолета КА-52 загружались спецдесантным подразделением - молодые литые фигуры в голубых беретах набекрень выглядели чересчур картинно и поэтому не вызывали страха.
Потом винтокрылые ножи лопастей крупно вздрогнули и сдвинулись по своему привычному рабочему кругу.
По кругу с цифрами бежала красная стрелка; колонка дрожала от напряжения, перегоняя высокооктановый бензин в бездонное нутро Т-34. Слаботрезвый Василий держал "пистолет" шланга и завороженно следил за бегом стрелки, которая скоро не выдержала - лопнула невидимая германская пружина, и стрелка мертво зависла.
– Фьють!
– присвистнул Василий.
– Что случилось, молодой человек?
– поинтересовался Дымкин, оставшийся на дежурстве у танка.
– Да вот, - доходчиво объяснил Василий, - упало.
Дымкин понял:
– Что для нас хорошо, немцу капут.
Остальные отдыхали у столика, на котором, помимо бутыля самогона, находились всевозможные баварские консервы.
– Давай, фриц, выпьем?
– предлагал Беляев, нетвердой рукой наполняя стакан зажигательной смесью.
– Я не п'у тапур'етки, - виноватился Фридрих.
– Карачун на тебя, герр!
–
– Не уважаешь?..
– И хотел выпить.
– А вот скажи мне, герр, на хрена ты тут... такой?.. В самой душе России?
– Не лепи, Саня, - остановил друга Минин.
– И хватит травиться. Отобрал стакан и выплеснул самогонную дрянь в лопухи, которые тут же завяли.
– Ты чего, командир?
– обиделся Беляев.
– Мы их гнали в шею, а они к нам с другого боку.
– Зато контрибуцию получаем в полном объеме, - заметил Ухов, кивнув в сторону Т-34, пожирающего суточный запас бензоколонки.
– Эх вы!
– страдал Беляев.
– Продали Рассею с потрохами. Поднялся.
– Широка моя страна, да отступать некуда!
– Трудно побрел в поле.
– Ты куда, Саня?
– До ветру, - огрызнулся Беляев.
– Не жизнь, а тарарабумбия - всякого говна на лопате...
...К столику подошел Василий, который с лёта хлобыстнул полштофа и предложил:
– Мужики, а можно я с вами?
– Куда тебе, сынок?
– удивился Минин.
– Я на тракторе с двенадцати годков... И вообще... Подмочь!
Неожиданно из-за поворота вывернулся автобус "Икарус" - из открытых окон отмахивали белыми майками и кепи.
– Кажись, по нашу грешную душу?
– проговорил Минин.
– В машину, экипаж!.. Шура, черт, где ты там?!
Из лопухов, подтягивая портки, бежал старик Беляев и, судя по всему, матерился на чем свет стоит.
Не доезжая до взревевшего двигателем Т-34, автобус притормозил у дальней бензоколонки, дверь открылась - из салона выпрыгнул Санька в кепи, побежал к бронированной махине. Уже начинающий было двигаться танк крупно вздрогнул и остановился.
Со стороны золотого солнечного диска тихо стрекотали две механические стрекозы.
...Санька "гулял" по рукам экипажа, радостно орущего:
– Откель, бесененок?.. А мы тебя ищем по лесам, по долам... Что за фу-фуражка ненашенская?.. А чего Рыжий-то?..
– Да я сбег, дед, - отвечал Санька, во все глаза рассматривающий боевую рубку.
– У-у-у, вот это класс!.. И в автобус засел... А там, деда, хочут с тобой встретиться.
– Встретиться?
– задумался Минин, наведя триплекс на автобус, который заправлялся топливом.
– Оно, конечно, можно...
– Иван, две воздушные цели, - прервал командира Дымкин, наблюдающий за местностью по экрану РЛС.
– Слева по курсу.
– КА-52. Кажется, Санька, наши встречи отменяются, - цыкнул Минин. Ужо пускай господа нас простят... Вперед!
Ревущий, лязгающий механический зверь вырвался на скоростную магистраль и устремился на восток. На его броне пластался человек.
– Вас'я!
– в ужасе закричал Фридрих Гесс, прикрывая руками голову.
КА-52 приближались к бензоколонке на низкой высоте - воющий смерч кружил под ними. В него и угодил хозяйственный немец, который, однако, успел заметить: легкоподвижные люди в беретах качались на тросах, как обезьяны на лианах; более того, один из них, рода человеческого, попытался цапнуть со стола бутыль самогона, но, к своему неудовольствию, промахнулся. Бюргер хлопал глазами и совершенно не понимал: путч или революция?