Прятки в облаках

Алатова Тата

Принципы принципами, а учеба — учебой.

— Хорошо, Никита Иванович, — мрачно проговорила она, — я перепишу реферат.

— У вас времени до четверга, — предупредил он ее и уткнулся в свой телефон, давая понять, что разговор окончен.

Попрощавшись, Маша понеслась на следующую пару, буквально кипя от гнева. С чего это флегматичному Суркову, который никогда не отличался всякими вздорностями, цепляться к ее реферату? Она была уверена, что написала его в соответствии со всеми требованиями.

Так и не придумав никакого объяснения,

она ворвалась на арифметику, когда Плакса уже занял преподавательский стол. Упав на свою первую парту, Маша достала ручку, готовясь к тесту. Зачеты по арифметике всегда проходили в одной и той же форме и не предполагали никаких сложностей.

Однако с Плаксой происходило что-то неладное. Он выглядел настолько удрученным, печальным, что его красота обрела еще более трагическое обрамление, стала будто ярче, била по глазам.

— Добрый день, друзья мои, — изрек он с изрядной долей драматизма, и Маша обомлела, когда увидела, как с его черных, будто накрашенных ресниц, сорвалась хрустальная слеза.

Второкурсники зашептались: они-то думали, что прозвище Круглова несколько преувеличивает действительность, а тот и в самом деле оказался способным рыдать перед студентами.

Достав из кармана кружевной платок и смахнув им слезинки с лица, Плакса меж тем продолжал:

— Сегодня у нас зачет по арифметике, однако теста не будет. Вашему вниманию, — тут он всхлипнул, — я предлагаю задачи, для каждого своя собственная, нет смысла списывать. Ничего сложного, друзья мои, ничего сложного, — он будто уговаривал их.

Стопка бумаги взмыла в воздух и понеслась по рядам, роняя листы перед студентами.

Все еще пораженная этой сценой, Маша взялась за свою задачу, то и дело искоса поглядывая на арифметика, который подпер рукой щеку и крепко задумался, время от времени вхмахивая своим платочком.

Но вскоре ей стало не до Плаксы: простенькая на первый взгляд задачка ни в какую не решалась. Маше понадобилось не меньше сорока минут, чтобы понять: решения не существовало вовсе. Сами условия были прописаны некорректно.

Вокруг все увлеченно строчили, не поднимая голов, и никто из ее однокурсников не отличался особо растерянной физиономией.

— Лев Григорьевич, — Маша вскинула руку, — у моей задачи нет решения. Должно быть, какая-то ошибка…

Он вздрогнул и посмотрел на нее с испугом трепетной нимфы, застигнутой злобным сатиром.

— Рябова, — слабым голосом ответил Плакса, — если вы еще не нашли решения, то вам следует поторопиться. До конца пары осталось не так уж много времени.

— Но…

— Не стоит мешать другим, — попросил он нервно. — Если вас что-то не устраивает — то отправляйтесь к Алле Дмитриевне. Все задачи, которые я вам раздал, входят в одобренный Минобразом курс. Но я бы вам посоветовал не тратить понапрасну времени на споры и подумать еще раз.

Напрасно Маша прожигала яростным взглядом листок перед собой: проклятущего решения просто не существовало!

— Время, —

объявил Плакса, и листы перед ними вспыхнули и исчезли. Маша едва не закричала: у нее не осталось ни малейшего доказательства того, что ей подсунули неправильную задачу.

Сорвавшись с места, она сбежала по ступенькам к кафедре:

— Лев Григорьевич, как можно пересдать зачет?

— Пересдать? — он торопливо сграбастал свой портфель и двинулся к выходу. — Обсудим позже, Рябова.

— Когда — позже? Зачетная неделя началась!

— О боже, я же опаздываю, — надрывно вскричал он и опрометью бросился из аудитории.

Развернувшись, Маша схватила Федю Сахарова за руку:

— Подожди, мне нужна твоя помощь.

— Но большая перемена… — жалобно возразил он, — мне надо пообедать.

— Пообедаешь потом.

— Потом — Лавров. А я его и на сытый-то желудок боюсь…

— Феденька, потерпи, — Маша торопливо набросала в тетрадке условия задачи по памяти. — Ты же не бросишь в беде будущую мать твоих идеальных детей.

— Ох!

Он, раздраженный и одновременно польщенный, бросил короткий взгляд на задачу, закрыл глаза и целых десять минут сидел молча и неподвижно.

Маша расхаживала вверх-вниз по узкому проходу между рядами парт и тоже молчала.

Неужели ректорша осмелился на такое? Да это же все чревато!

— Ты права, — наконец объявил Федя, — у этой задачи нет решения. Теперь-то я могу пообедать?

***

По механике ожидался экзамен, поэтому зачет не требовался. Лавров, как обычно ярко и образно, читал лекцию по проводимости различных материалов, а Маша смотрела на осень за окном и гадала, что делать дальше.

Алла Драконовна, как и грозилась, вышла на тропу войны — ладно. Очевидно, она будет затягивать комиссии, и среди педагогического состава университета мало кто решится помочь Маше. Можно было попытаться шагнуть через голову ректорши и обратиться напрямую к тетушкам из Минобраза, которые как раз находились здесь и аудировали Бесполезняк. Но привлекать к себе их внимание было боязно: а вдруг они распознают в Маше прыгунью во времени и как утащат в какие-то там застенки или что происходит со злостными нарушителями временных линий?

Но почему красивая, уверенная в себе сексуальная ректорша так рассвирепела из-за романа Дымова со студенткой? Будь это праведное негодование, то Агапова и пошла бы праведным путем — публично бы покарала распутного лингвиста. Но она обрушила яд своих стрел на Машу, как самая обыкновенная брошенная женщина.

Обыкновенной ректорша не была. Наоборот, Дымов как будто всегда чуть не дотягивал до ее уровня, и два и два никак не складывалось в четыре.

Едва дождавшись конца механики, Маша решительно направилась к административному корпусу. Лев на ступеньках вяло проинформировал, что блистательная Алла Дмитриевна ждала Рябову после второй пары, нехорошо так опаздывать.