Прятки в облаках
Шрифт:
— Где вы подцепили невидимость, Мария? — также тихо спросил Дымов.
— Шла-шла и нашла, — Маша потерлась щекой о его щеку, нетерпеливо наблюдая, как аудитория медленно пустеет. Обниматься прилюдно было так горячо, что у нее сводило низ живота. Порочная, порочная Маша. А ведь она шла сюда просто рассказать, что ей удалось разведать.
Неправда, тут же возразила недремлющая внутренняя оппозиция, просто рассказать ты могла и по телефону.
Когда последний пятикурсник вывалился наконец в коридор, Дымов что-то пробормотал себе под нос, и
— Что за фокусы, Маш?
— Понятия не имею, — весело призналась она. — Все вопросы к Плугову и Власову.
— Да, я мог бы и сам догадаться, — хмыкнул он. — Что же, кажется, все преимущества на твоей стороне — и что теперь будешь делать?
В его преувеличенной податливости определенно звучал некий вызов. Маша замерла, осознавая себя в пространстве. В этой поточке и у ее группы были лекции, вон за той, разумеется, первой партой она совсем недавно строчила конспекты. Казенная привычность учебного помещения, где целыми днями сновали люди, а теперь остались только они с Дымовым, добавляла остроты. А невидимость придавала смелости.
— Я вижу стену за твоей головой, — задумчиво заметил он. — Ну или я думаю, что там твоя голова.
— Просто закрой глаза, — посоветовала Маша, — а то и правда слишком психоделически.
Его ресницы послушно опустились — такие длинные и темные, что очертили тени на светлой коже. Маша легко коснулась их кончиками пальцев, повторила линии бровей, спустилась до кончика прямого носа, а потом, решившись, провела языком по контуру губ.
«Невидима и свободна! Невидима и свободна!» — пробарабанили внутри слова из известного романа, где героиня летала обнаженной в ночи. И ритм древний, ведьминский, могущественный захватил ее с головой. Не отдаваться, а взять свое, — вот что она намерена сделать.
***
Дымов хохотал так, что будь в универском парке голуби, они бы непременно разлетелись прочь.
Они ужинали на одной из скамеек, и если бы кто-то внимательно посмотрел на препода, который болтал с невидимкой и чья картошка взлетала из бумажного контейнера и исчезала в воздухе, то он бы непременно удивился. Но пустынно было в дальнем уголке парка, где этим вечером пышно цвели глицинии и благоухал жасмин.
— Не могу поверить, что первым делом ты рванула подглядывать за Аллой Дмитриевной, — отсмеявшись, воскликнул Дымов. — Что именно ты хотела разведать?
— То, что и разведала — она пыталась сдать меня комиссии прямо с порога, — Маша вовсе не разделяла его веселья и была преисполнена разного рода опасениями. — И только чары Зиночки помешали ей это сделать. Но она же не может контролировать ректоршу сутками напролет.
Посерьезнев, Дымов нахмурился.
— Этого я не ожидал, — признался он. — Неужели Алла Дмитриевна настолько сильно хочет избавиться от Бесполезняк?
Маша промолчала, для верности запихав в рот сразу несколько долек картофеля. Она была практически уверена, что ректорша пытается избавиться и от Маши тоже, но Дымов
— Мне пора возвращаться в общагу, — неохотно сказала она. — А то Сахаров житья не дает из-за того, как я забросила учебу.
— Маш, — он протянул вперед руку, и она поймала ее, — мне жаль, что тебе приходится подслушивать и подглядывать. Хотелось бы, чтобы ты взрослела, доверяя людям…
— Фу! — Маша отпрыгнула в сторону. — Ты говоришь, как моя мама.
Разница в возрасте вдруг встала перед ней во весь рост и показалась довольно нездоровой. Если Дымов и дальше будет вести себя по-родительски или преподавательски, Маша начнет себя ощущать себя персонажем учебника по психотерапии.
Ей стало так неуютно, дурно, что немедленно захотелось оказаться подальше от него.
— Прости, — спохватился Дымов. — Я не подумал, как это прозвучит.
— Какая разница, — уныло пробормотала она, — как это звучит, когда все дело в том, как ты думаешь. В моей голове мы находимся в отношениях взрослый — взрослый, а вот в твоей, кажется, нет.
— Это сложно, — он не стал ее переубеждать, отчего Маше стало еще хуже. — Я провожу тебя до общаги.
— Ты даже не видишь, иду ли я рядом с тобой, — проворчала она.
И он снова протянул ей руку, и Маша, поколебавшись, все-таки переплела их пальцы. Вдыхала душистый вечер, и мир вокруг снова стал чересчур замороченным. Там, в поточной аудитории, с Дымовым между ее бедер, с его плечами под ее ладонями, в рваных битах ее движений, все было так просто.
Они выбрались из своего тихого уголка, вернувшись к более оживленным дорожкам. И все стало только хуже, когда им встретилась Алла Дмитриевна, шагающая от административного корпуса. Маша невольно вырвала свою руку и отступила назад.
— А, Сергей Сергеевич, — приветствовала его ректорша, да так ядовито, что удивительно просто, как это она сама себя не отравила.
— Добрый вечер, — вежливо отозвался Дымов.
— Добрый? Вы в этом уверены? — она вдруг подошла к нему очень близко, почти касаясь бюстом дымовской груди. Уверенная, злая, красивая. — Ну вот что, Сережа, — проговорила отчетливо, — не думай, что я не заметила твоих выкрутасов с наговорами. Если ты думаешь, что приступы стихийного кашля помешают мне доложить о рябовских прыжках во времени, то это очень наивная точка зрения.
Дымов не стоял молча и неподвижно, и хотя приступы кашля принадлежали творчеству Зиночки, информировать об этом Аллу Драконовну он не собирался. Просто слушал.
— Просто удивительно, с какой скоростью ты переметнулся на сторону людей, мечтающих выжить меня с должности, — добавила ректорша, скривив губы, развернулась и пошла было прочь, но Дымов ее остановил.
— Алла, если я уволюсь, то ты оставишь Рябову в покое? — спросил он, и Маша зажмурилась. Вот напрасно он так, разве совсем не умеет играть в покер?