Прыжок "Лисицы"

Greko

«Может, это имя способствует морской карьере?» — подумал я, вспомнив Абделя.

Оказывается, Абдула уже был наслышан обо мне. Умут постарался. Капитан не преминул похвалить меня за стойкость в решении вопроса с зятем, с его вживлением в греческий мир. Я поблагодарил. Отметил, что сделал это, прежде всего, исходя из того, что Умут для меня — настоящий мужчина и прекрасный человек. И я счастлив, что у моей сестры такой муж, а у моего племянника — такой отец. И хотя оба турка уже были переполнены гордостью, в конце не удержался и добавил, что буду брать

пример с Умута. С тем, чтобы стать таким же мужем и отцом для своей жены и детей! В общем, завернул красиво! Абдула был покорён.

— Что нужно, говори! — хлопнул меня по плечу.

Я изложил свою просьбу. Капитан отреагировал примерно так же, как и Папа и его команда. С облегчением и с некоторым удивлением. Даже взглянул сначала на Умута. Мол, и это всё что нужно?! А я-то думал!

— Фыф! — капитан выразил своей первой реакцией никчемность и лёгкость задачи.

— Это возможно? — я решил подыграть. Поэтому изобразил волнение и нетерпение.

— Конечно! Остановлю, где нужно! Если хочешь, еще и пару англичан за борт выброшу! — тут он расхохотался, довольный своей шуткой.

Мы с Умутом тут же его поддержали.

— Спасибо! — поблагодарил я Абдулу.

— О чём ты говоришь? Такой пустяк! Для тебя! Для шурина Умут-аги!

В общем, при расставании также пришлось долго обниматься.

Обратно ехали молча. Я, скинув неимоверный груз, вдруг, как это часто бывает, испытывал дикую усталость вкупе с полнейшим безразличием. Умут это понимал. Не дергал меня. Только, когда входили в таверну, шепнул:

— Не волнуйся. Все сложится, как нужно. Ты правильно поступаешь. Там, — он указал в небеса, — это видят и помогут тебе!

…Проскурин и Миша уже сидели за накрытым столом. Явно томились. Но держались, не притрагиваясь к еде. Ждали нас.

— Ну, наконец-то! — обрадовался Проскурин, увидев нас. — Я тут уже весь слюнями изошёл!

Сели за стол.

— Эх! — пожаловался Проскурин. — Не получился сюрприз! Раскололась молодёжь!

Микри, которая подходила к столу с огромным блюдом с бараниной, и Миша покраснели.

«Надо же! — подумал я. — Впервые вижу Адашу, чтобы она столько краснела!»

— Перестань! — успокоил я офицера. — Ещё как получился! До сих пор в себя прийти не могу! К тому же, я ничего не выспрашивал. Так что, Миша, Микри, жду вашего рассказа!

— А чего это ты у них спрашиваешь? — хитро прищурился Проскурин.

Молодые опять покраснели. Я задумался.

— Твоих рук, что ли дело?! — догадался.

Проскурин вместо ответа важно откашлялся.

— Ну, ты и…! — я рассмеялся. — Тогда ты рассказывай!

— Да, тут… — Проскурин внезапно смутился. — И рассказывать-то…

— Давай, давай! — подначивал его.

— Так просто всё! Адаша, как ко мне с записками бегать начала, присмотрелся. Потом подумал: а не буду ли я дураком, если такую девушку из семьи упущу? Вот, перед Рождеством их и познакомили. Так сами не ожидали, что они такие прыткие окажутся. Быстро спелись!

— Погоди, погоди! Как из семьи?! — я опешил. — В смысле?!

— Так, Михаил —

племянник моей жены! — Проскурин улыбнулся.

— Шутишь?

— Коста! — Проскурин не шутил.

— Как племянник? Он же — Микис? Грек! Ты тут причём?

— Так у меня жена — наполовину гречанка! — Проскурин сообщил это так, будто дело обычное. Даже плечами пожал.

Я остолбенел.

— Да, да, — Проскурин вздохнул. — Ведь мы с тобой столько знакомы, а по душам… Всё про дела. Будь они неладны. Видишь, ты и не знал. И не твоя вина. Я не говорил.

— Но я и не спрашивал. А мог бы.

— Все равно. Не твоя вина.

— Давай, хотя бы на будущее договоримся, что не всегда будем только о делах.

— Ну, теперь-то… Мы, считай, почти родственники с тобой.

Я задумался.

— А, ведь, верно! Адаша — племянница моей кумы. Миша — племянник твоей жены! Считай — и твой! Здорово! Я знаю, за что мы выпьем в первую очередь! Не за вас, Микри и Микис, уж извините. За вас будут все остальные тосты. Мы выпьем за нашу семью! Такую красивую! И в чём-то — удивительную! Потому что у нас в семье и русские, и греки, и турки! Наша семья по-хорошему должна служить примером всем остальным. Правильно сказал мой зять: в войне нет счастья. Счастье — в таких семьях как наша!

Все бурно отреагировали. Выпили. Я вдруг понял, как голоден! Набросился на баранину.

— Уууууу! Микри! Уж на что Мария кудесница в готовке! Но твоя баранина! Скажи, Умут?

— Много раз говорил, шурин!

— Послушай! — я даже чуть не подскочил от пришедшей в голову идеи. — А, может, вы молодые, в Крым переедете? Сестра там уже зашивается. Таверна большая. Народу каждый день — тьма. Вы же вдвоём с Марией вообще весь Крым на уши поставите с вашей готовкой! Умут?

— Не поверишь, шурин. И это уже несколько раз предлагал Адонии.

— И? — я посмотрел на Адашу.

— Я подумаю! — Микри зарделась.

— Мы подумаем! — мягко поправил Миша и улыбнулся.

— Ох, ты! — я с уважением посмотрел на «баскетболиста».

— Видал! — Проскурин приосанился.

— Могёт! Ничего не скажешь! — подтвердил я достоинства племянника моего нового родственника.

Как и было обещано, остаток вечера мы беспрерывно пили за молодых. А потом сидели всю ночь вдвоем с Проскуриным за разговорами «не о делах».

На судно я прибыл самым первым. Англичан дожидаться не стал. Прихватил с собой добрый кусок баранины, приготовленной Микри. Угостил капитана.

— Паф! Паф! Паф! — восхитился капитан сразу же, как попробовал первый кусок.

Я с чистой совестью пошёл спать. И совсем не беспокоился об отплытии и всем остальном.

Настолько, что чуть не проспал время рандеву с шаландой Папы. По поручению капитана, матрос меня растолкал. Сообщил, что подходим к месту «десантирования». Я быстро оделся. Вышел на палубу. Поздоровался с Абдулой.

— Минут через десять должны показаться твои друзья. Если ты ничего не напутал.

— Не пугай меня, прошу! Если я напутал, мне одна дорога — на тот свет!