Прыжок "Лисицы"
Шрифт:
Я кивнул и стал писать записку Марии. Не велика цена за свободу! Пусть старые моряки порадуются ее стряпней!
— Нужно что Егорке передать? Или родным?
Я оторопел. Выходит, дан приказ ему на Запад? То бишь, мне. Как-то всё очень стремительно. Всё так неожиданно!
— Сейчас тебя отведут на корабль. Англичан решено отправить на нем в Одессу. Тут всем не терпится от них поскорее избавиться. Скажи мне как на духу: война будет?
Да что ж такое! Не контр-адмирал, а мозговзрыватель! Что ни скажет, ни спросит — все как обухом по голове!
— Отвечу
— А сам как думаешь?
— Никак не думаю! Пытался не допустить. Не вышло!
— Промеж моряков разговоры пошли про военную тревогу. Флот стали потихоньку собирать у Севастополя. Объявит Государь чрезвычайное положение — обязаны быть готовы. Но я и коллеги мои думаем, что все обойдется. Не решатся англичане наскочить на нас нахрапом. Через угрозу войны добьются большего, чем прямым столкновением флотов. Будут нас пугать в газетах. В стенах своего Парламента голоса посрывают. Нервы всей Европе потреплют. Тем все и закончится.
Вот так вот! Получай урок высшей аналитики и щелчок по самомнению! Думал, самый умный, да? Ан, нет, поумнее люди найдутся. А если они ошибаются? А почему, собственно, они должны ошибаться? Я же знал, что война будет нескоро. Выходит, старички-недоадмиралы правы, а я нет? С чего тогда так разбушевался? Я не мог честно ответить себе на этот вопрос. Будто некая волна, меня подхватив, несла бессознательную тушку за тридевять земель и требовала действия.
А почему, собственно, я могу позволить себе сидеть на попе ровно? Откуда я могу знать, не является ли мое вмешательство не только уже заложенным в ткань мироздания, но и тем перышком, что перевешивает чашу весов и спасает мир? Гордыня? Нисколько! Ведь были же прецеденты. Те же старички из Политбюро, что профукали СССР, не желая ничего менять!
Меня вдруг озарило: мне же нельзя в Константинополь! Пападос!…
— Мне нельзя в Константинополь! — втолковывал я битый час Беллу, упорно мне оппонирующему.
Мы шли под всеми парусами на все том же злополучном «Аяксе» в Одессу, покинув неласковую ко мне бухту Севастополя. Вульфу было приказано отконвоировать весь состав участников экспедиции на «Лисице»[3]. Капитан-лейтенант упорно делал вид, что знать меня не знает и связей порочащих не имел со столь вызывающим персонажем в наряде черкеса, включая папаху. Все важные бумаги вернулись за ее подкладку.
— Меня не интересуют ваши обстоятельства, Варвакис! — к Беллу вернулись его надменность и говнизм, как принцип жизни. — Моя битва продолжается! Меня ждут журналисты в Стамбуле! Мы взорвем бомбу в газетах! Весь мир узнает о коварстве и беспринципности русских! Пусть английское правительство компенсирует мне потерю корабля, я все равно это так не оставлю! Я буду снова и снова жалить московитов, где бы они ни попались на моем пути!
— Да пинайте кого угодно и сколько влезет! Просто завершите наш вояж не в Константинополе, а в Синопе или Самсуне! Мне нельзя в столицу султана. У меня с ним идейные разногласия относительно местонахождения моей головы.
— Нет! Ну, вы, Варвакис, удивительный болван! Что только
— Нет! Это я в пятисотый раз объясняю вам, недалекий вы человек, что мне в этом городе смахнут голову с плеч без долгих разговоров и пристроят ее между ног! Вот какова ваша благодарность! Одно мое слово — а от меня его требовал судья — и вы бы отправились в Сибирь!
— Let bygones be bygones (что было, то прошло)! Надо не оглядываться назад, а думать наперед. Уверен, английский флот уже выдвигается к Дарданеллам! И нам следует поторопиться, чтобы принять участие в заварушке!
— Нам?! Я не желаю впредь иметь с вами ничего общего! Неблагодарная свинья!
— Ты пожалеешь о своих словах, негодяй! — взбеленился не на шутку Белл. — Дай срок, я тебе все припомню! Думаешь, я забыл, как ты присвоил себе порох?! Доберемся до Турции, я с тебя три шкуры спущу!
— Боже, храни нас от тупых гётваранов! Я присвоил порох?!
— Тьфу на тебя, Варвакис! — окончательно слетел с катушек Белл, но поспешил спрятаться за спины английских моряков, ибо моя рука стиснула рукоятку кинжала на поясе.
— Будешь в Одессе по улицам ходить, оглядывайся! — пригрозил я напоследок. Белл малодушно смолчал.
Единственная моя надежда оставалась на Проскурина. Но и с ним вышел облом.
Он встретил нас в Практической гавани (слава Богу, что не в Карантинной), куда прибывали все корабли и пароходы из Крыма. Объявил высылаемой из России группе, что можно переночевать в казармах, но выход в город не возбраняется.
— Одесса — город веселый. Уверен, что кантины по вам заскучали, господа моряки. Но предупреждаю сразу! Кто не явится завтра к полудню в порт на погрузку на турецкий корабль «Адачай», тот крепко пожалеет. Из Одессы не выбраться: границы порто-франко — на замке! Так что опоздавший будет объявлен государственным преступником и пойдет своим ходом туда, куда Макар телят не гонял!
Англичане впечатлились, хотя про пресловутого Макара нисколечко не поняли. Новость о винных погребках и завтрашней отправке из страшной Московии настолько возбудила, что они со всех ног рванули к Военному спуску. Не было уверенности, что все соберутся вовремя: попойка им предстояла знатная!
Белл, припомнив мои угрозы, спрятался за спину встречавшего нас английского консула Йимса. На его коляске поспешил покинуть порт.
Я же остался на пирсе. Мне было не до кабаков. Хотел приватно обсудить с Николаем мои перспективы. Он меня не обнадежил.
— Ты пойми, Коста! Ну, не могу я тебя отдельно от экипажа отправить! Эполетов лишусь! Коль есть решение суда, изволь исполнять!
— Но что же мне делать? Шею брить для палача?
Проскурин вздохнул. В сложное я его положение загнал своей просьбой. Мы очень сблизились за время крымского сидения. Давно перешли на «ты». Отправлять друга на смерть? Врагу не пожелаешь такого выбора!