Птица-жар и проклятый волк
Шрифт:
— Дойдём, обо всём поведаю, — опять повторила Умила.
У Невзора ещё люди сидели, не разошлись. Слышны были разговоры; то вспыхивал смех, а то стучали кружки. Хозяин убирал со столов снаружи и, разглядев, кто идёт, изменился в лице. Миски с грохотом опустил, руки отряхнул, сам на волка уставился, глаз не сводит.
— Горазд, выйди-ка, — кликнул в приоткрытую дверь. — Выдь, погляди, кто явился.
Вышел Горазд на порог и давай головой качать да охать. Завид уши прижал и глаза отвёл: стыдно.
— Ну, поучить
Руками машет, гневается, тёмные брови сдвинул.
— Да што уж ты так-то, остынь, — сказал Горазд, взявши его за локоть. — Ну, будет! И так уж он, видать, натерпелся.
— Так чей это волк? — тоже сердясь, воскликнул Ёрш. — Кто за его бесчинства ответ несёт?
— Да уж не я… — начал было Невзор.
— В болоте он завяз, мало не утоп, иззяб, — с мольбой сказала Умила. — Согреть бы его да накормить!
Поглядел Невзор хмуро, махнул рукой и велел вскипятить котёл воды. Горазд, прихрамывая, в дом ушёл.
Ёрш уже и сам, как тот котёл, закипает, сопит, руки в бока упёр. Чует, что все тут о чём-то знают, но молчат.
— Ну, будет темнить! — кричит. — Кто за порченые шкуры в ответе? Ну-кось, Божко, метнись за телегою — сами возьмём, что нам причитается!
Божко мнётся, идти не спешит, неловко ему, а Ёрш не унимается:
— Да ещё узнать надобно, отчего вы волка-то хозяину не вернули! Ну, отчего? Сокрыли, утаили! Это что за дела у вас такие? Может, надо бы хозяина-то сыскать да полюбопытствовать, своею волей он зверя вам отдал али нет, купили вы его али уворовали!
Невзор тут недовольно поморщился, на дверь поглядел, не услыхал бы кто, да Ершу кивнул — отойдём, мол. Сказал:
— Потолковать бы нам, только прежде парня своего отошли. Кой-чего тебе шепну, да как бы слухи ветром не понесло.
— Да нешто я стану языком трепать? — не утерпел, воскликнул Божко.
Всё же пришлось ему уйти, и на то, видно, он затаил немалую обиду. Уходил не торопясь, с оглядкой, всё ждал, что отец вступится, позволит остаться, да тот рукой махнул — мол, не мешкай, ступай живее. Сам шею вытянул, ждёт, что Невзор ему поведает.
— Помнишь, родич у меня гостил? — спрашивает корчмарь. — Из себя дуроватый, блажной? Сына ещё твоего искусал.
Волк тут поднялся, заворчал, шерсть на загривке дыбом встала. Умила его по косматой макушке погладила и на Невзора укоризненно поглядела.
— Да как его, гнуса такого, не помнить? — отвечает Ёрш, а сам с опаской на волка косится.
Невзор помолчал да рукою указал:
— Вишь ты, вот это он и есть.
— Волколак! — ахнул Ёрш, пальцы к губам прижал да попятился. — Чур меня! Волколак!
— Тихо, дурак, услышат! — зашипел на него корчмарь, замахал руками и торопливо продолжил, видно, жалея,
Да Ёрш и не слушает. Глядит, как сова, выпучив глаза, и всё пятится, пятится — вот развернулся, да как пустится прочь! Крякнул с досады Невзор, почесал в затылке.
— Ты тоже домой беги, — говорит Умиле. — Небось мать с отцом тебя потеряли, а мы уж тут управимся. Да как же ты его сыскала, этого неудалого?
Поглядела Умила с тихой улыбкой и ответила задумчиво, вспоминая:
— Меня жаворонок привёл. Налетел и будто ведёт, манит куда, по земле скачет, перепархивает. Дивно, думаю, не леший ли чудит, не к беде ли? Всё же пошла, а там…
Тут голос её задрожал, и она, опустившись на колени, опять прижала волка к себе, зарылась лицом в чёрную шерсть на его шее.
— Ведь едва не утоп, только чудом дождался подмоги! А ежели бы никто не пришёл?..
— Ну, будет, будет! — прикрикнул Невзор. — Горазды вы, девки, слёзы лить! Вишь, жив, не помрёт.
И в сторону добавил:
— Кабы только Ёрш людей не взбаламутил… Ништо, отстоим.
Умила неохотно ушла, всё оглядывалась. Тут и вода согрелась, отмыли волка на речном берегу. В баню такого не поведёшь, осерчает банник, солёной краюхой не умаслишь.
Рыжий Мокша тоже пришёл помогать. Из ковша водой поливает, приговаривает:
— Эка ты, паря, бестолкова какой…
Видно, гости уж разошлись, и нет у него иных дел, кроме как языком трепать.
Фыркает волк, а ответить не может. Тяжко ему теперь без человечьей речи, столько бы рассказал, да никак. Дрожит: ночь холодна, с реки ветер задул. В ивняке что-то возится, попискивает — может, лозникам не спится, глядят, кого впотьмах сюда принесло. Плещет волна. Ясный месяц стоит над рекой, от него будто светлая дорога на тот берег пролегла.
— Вот уж Дарко порадуется, как приедет, — кивает Горазд, растягивая полотно, чтобы утереть волка. — Его уж кручина с ног сбила, мокрой курицею ходит, винит себя, што не настоял, не увёз.
— Увезёшь такого! — ворчит Невзор. — Вишь, упрямый какой, в ступе его пестом не умелешь, портняжничать захотел, по большим дорогам шить дубовой иглой. Ну, узнал, каково это ремесло? Что, сладко?
В корчме отвели волку угол за печью, накормили. Сами уселись за стол, судят да рядят, как дальше быть. По всему выходит, проклятье-то со смертью колдуна не развеялось, да что ещё деревенским сказать про волка, прятать или нет? К тому же и Ёрш может лишнего наболтать, потолковать бы с ним.