Птичка польку танцевала
Шрифт:
На улице раздались пронзительные свистки милиционеров, и все, кто шел рядом, заторопились в поисках укрытия. Максим повлек Анну в ближайшую подворотню, там уже стояли люди.
Улица опустела. Лишь одна чудачка в кокетливой шляпке продолжала, улыбаясь, идти по широкому тротуару. Милиционер налетел на нее, втолкнул в подворотню. Придя в себя, женщина пролепетала:
– Граждане, а что вообще происходит?
– Кортеж товарища Сталина, – не сразу ответили ей.
Она округлила глаза.
– Даже на панели нельзя находиться?
Так по-ленинградски она назвала
Дождавшись, пока промчатся черные машины кортежа (в одной из них наверняка сидел вождь), Максим и Анна неторопливо пошли в сторону Твербуля.
Многое изменилось с тех пор, когда они впервые гуляли здесь. Улица Горького сначала отняла у Тверской название, а теперь крошила ее уютный облик. Все мешавшее новому простору подлежало либо уничтожению, либо укорачиванию, либо передвижке. Масштаб города постоянно менялся: что вчера казалось большим, сегодня, рядом с новыми зданиями, выглядело неожиданно маленьким.
За забором на бульваре с грохотом ворочалась стройка – на месте очередной снесенной церкви был запланирован высотный дом с ротондой.
– На ротонду поставят бетонную девицу в развевающейся юбке, с серпом и молотом в руке, – рассказал Максим. – Она будет приветствовать гостей Москвы.
– А гости будут заглядывать ей под юбку, – заметила Анна, потупив глаза.
– Анна Георгиевна! – шутя укорил он.
Возле забора стоял ларек «хамбургеров». Продавец скучал в ожидании покупателей. Эти американские «хамбургеры» официально назывались горячими котлетами с булочкой. Они пришли в СССР совсем недавно, вместе с идеей продавать сгущенку в консервных банках и мороженое в вафельных стаканчиках. Далекий американский мир был полон чудес. На днях оттуда прибыла посылка с нарядами и теннисным костюмом для Анны. Пекарская брала уроки тенниса, чтобы улучшить свою «цепкость» на сцене.
– В посылке все, что ты заказывала, – отчитался Максим. – Я только не понял цветовую гамму. Желтая юбка, зеленые туфли, синяя шляпка.
Она удивленно посмотрела на него: до чего наивны даже самые умные мужчины.
– Я же не собираюсь носить это одновременно! Макс, а моя старая шляпа до сих пор в починке? Она нужна мне для гастролей.
– Извини, не успел забрать. Можем сделать это прямо сейчас.
Модистка жила неподалеку, в доме Нирнзее [13] . Обойдя забор стройки, они направились к серому тучерезу в Гнездниковский переулок.
13
Многоквартирный жилой дом в Большом Гнездниковском переулке в Москве. Построен в 1912–1913 годах по проекту архитектора Эрнста-Рихарда Нирнзее.
Анна благодарно сказала:
– Ты мой спаситель от хаоса.
– Просто мне в этой жизни больше заняться нечем, – усмехнулся Максим. Он терпеть не мог высокий стиль.
Недавно он организовал ремонт в комнате у Анны и перевез ее маму в Москву. Та вернулась успокоившейся, ее душе было уютно в полном пожилом теле. Мама теперь ела только говяжьи котлетки, заклеивала
Дом Нирнзее незыблемой крепостью высился над округой, но стройка коснулась и его. К стене тучереза недавно лепился двухэтажный домик. Его оторвали, как ничтожную ракушку. Остался отпечаток: розовая краска, серые полоски перекрытий, обои с узором.
Максим открыл тяжелую дверь подъезда.
– Здравствуйте. – Он склонился к окошку будки вахтера. В прямоугольном отверстии виднелись чашка с потемневшей от заварки ложечкой и газета «Правда».
– Вы в издательство, товарищ? – раздался из будки женский голос.
– Нет, на этот раз к знакомым.
В вестибюле стоял фикус, на нем висели липучки с мухами. Под фикусом, словно цветастая кукла под рождественской елкой, сидела, дожидаясь очередных пассажиров, лифтерша в деревенском платке и синем форменном халате поверх клетчатого платья.
– Здрасьте, давно не виделись, – произнесла она. – Куды вас сегодня?
У нее, как и у вахтера, была цепкая память на лица. Обе женщины не раз становились свидетельницами важных дневных визитов и не менее важных ночных уводов, когда очередного растерянного жильца забирали в темноту молчаливые люди в васильковых фуражках.
– Сегодня поближе к небесам, на девятый, – попросил Максим.
– К небесам так к небесам… Полятели!
Лифтерша взялась за медную ручку управления.
– Как вы поживаете, тетя Феня? – спросил ее Максим.
Она засмеялась.
– А! Та же мучка, да не те же ручки! Народ покою не знает. То туды, то сюды. По десять раз на дню ездиют. Есть такие, что прямо в грязных калошах в лифт заходют. Но это я не жалуюсь. В деревне своей давеча побывала, вот есть плохо так плохо! От зари до зари работают, а денег не видят.
Спохватившись, что сболтнула лишнее, лифтерша покосилась на пассажиров своими хитрыми глазками.
В квартирах дома Нирнзее не было кухонь, раньше в нем обитали холостяки. После революции сюда въехали партийцы с семьями. Такое жилье вполне совпадало с их мечтой о будущем, свободном от канительного быта.
«Хочу здесь жить», – загадала Анна, когда шла по длинному широкому коридору, минуя одну за другой двери. Нет, она не собиралась ничего клянчить у Моссовета. Многоходовки Пекарская применяла только в шахматах и преферансе. Но ведь жизнь полна чудес. Возможно, когда-нибудь и она поселится здесь в отдельной квартирке с телефоном и радио.
Они забрали у модистки шляпу, но вместо того, чтобы спуститься вниз, поднялись по небольшой открытой лестнице на самый верхний этаж, на обзорную площадку. При НЭПе на этой плоской крыше был ресторан. Максим помнил оркестр, кабаре, бодрых официантов во фраках и ветер, воровавший белоснежные салфетки со столов.
Высокий ветер остался прежним – свежим и дерзким, а от ресторана сохранились только плетеная мебель да цветочные ящики с пожухлыми растениями. Теперь обзорная площадка напоминала обычный двор: здесь сушилось белье и играли в футбол мальчишки.