Птичка польку танцевала
Шрифт:
Первые воздушные тревоги были учебными. Вскоре москвичи привыкли и к ним, и к трассирующим красно-зеленым огням, которые выглядели до странности празднично в сиреневом летнем небе. Бомбардировки начались в конце июля. Москва умело защищалась. Истребители атаковали немцев еще на подступах к столице. Прожекторы ловили самолеты в перекрестья своих лучей, облегчая работу зениткам. Плавающие высоко в небе серебристые рыбины аэростатов тоже мешали немцам.
Те растерялись: завоевывая Европу, они не сталкивались с такой искушенностью в маскировке. Но немцы педантично
Анна все чаще оставалась дома во время бомбежек. Она вдавливала лицо в матрас и накрывала голову подушкой: будь что будет. И начиналось… Предупреждая о налете, пронзительно выли сирены. Ненадолго наступала тишина, потом раздавался тяжелый рев – это летели немецкие бомбардировщики, их ни с чем нельзя было спутать. Моторы советских истребителей звучали в другом тембре. Хлопками тявкали зенитки, на асфальт со звоном падали осколки их снарядов.
Анне хотелось убежать из этих страшных ночей с их железным воем. Она даже начала завидовать уехавшему на фронт Максиму. Он писал, что у них пока тихо.
Однажды бомба упала совсем близко, во дворе. Раздался похожий на шорох свист, глухой удар в землю. Дом заходил ходуном, затряслась кровать, где-то разбились стекла.
– Oh mein Gott, oh Himmel… Бодже!
– Мы на каком свете? – спросила Анна охрипшим от волнения голосом и сама же ответила, нервно рассмеявшись: – Пока на этом.
В начале сентября в ТОЗК состоялось собрание коллектива. Парторг положил перед собой газету.
– Товарищи, наш театр с первого дня войны стал мобилизованным и призывным. Мы откликнулись на обращение пленума ЦК профсоюзов о том, что…
Он приложил свои круглые очки к странице «Правды».
– «…где бы ни находились части нашей Красной армии и военно-морского флота, работники искусств разделяют с бойцами фронтовую жизнь»…
– В августе мы уже отправляли одного из наших лучших артистов на фронт, он целый месяц выступал перед бойцами на передовой.
– Ага! Я в санаторию съездил! – отозвался главный комик. Это он был тем самым героем, вернувшимся с фронтовых концертов. – А вы, дураки, чего тут под бомбами сидите? Езжайте на войну, там спокойнее. Там вас будут встречать, кормить-поить, оберегать. А звук какой на природе! Ух! Акустика под каждым кустиком.
Парторг улыбнулся уголками рта и опять стал серьезным. Он напомнил, что для выступлений перед бойцами формируется очередная сводная бригада московских артистов. Она поедет в шестнадцатую армию генерала Рокоссовского, это между Смоленском и Вязьмой. Театру необходимо продолжить участие в деле разгрома фашизма.
– Ну как, найдутся у нас добровольцы?
– Я поеду, – вызвался Дорф.
– И я, – сказал Бродин. – Дорф – комик, а я все-таки резонер.
Парторг, удовлетворенно покивав, достал из наружного кармана самопишущую ручку, записал фамилии.
– Я поеду, – неожиданно сказала Анна.
Все обернулись на нее, а парторг объявил:
– Товарищи! Актеры нашего театра Дорф, Бродин, Пекарская и Полотов проявили высокую сознательность, показали себя настоящими сталинцами…
Тут он заметил вошедшего Полотова.
– Ну вот, все в сборе.
И продолжил торжественную речь.
– Только будучи преданными нашей родине и партии во главе с товарищем Сталиным, только общими усилиями мы разгромим врага, отстоим завоевания Октября.
Полотов, пробравшись между рядами кресел, уселся позади Анны. Вскоре она почувствовала его теплое дыхание.
Он тихонько дул ей в шею и шептал:
– Позволь устам моим прильнуть к твоим. Не будь неумолима… О, жестокосердная Вава… Я только что узнал, что вы уезжаете, а меня оставляете тут под бомбами.
– Ниша, мне показалось, вы едете с нами, – с улыбкой обернулась Анна.
– Верно показалось. Как же я вас одну с ними отпущу? – Он кивнул на Бродина и Дорфа.
Те выглядели счастливыми, словно и в самом деле собрались на отдых к теплому морю.
– Значит, будем и там колоть друг друга, – сказала Анна.
– Не колоть, а восхищать. У нас высокие отношения, Вава, не забывайте об этом…
Анна отвернулась. Она давно сердилась на Полотова, а еще больше – на себя, что поддерживает эту затянувшуюся игру.
– Под знаменем Маркса-Энгельса-Ленина-Сталина – вперед к коммунизму! Наше дело правое, мы победим!
Проговорив свою обязательную литанию, парторг закончил по-деловому буднично:
– Таким образом, едут четверо наших. В сводной московской бригаде будут еще артисты цирка, певцы и музыканты. Возглавит бригаду всем нам хорошо известный Семен Федорович Турынский.
После собрания главный комик, вдруг по-щенячьи тявкнув, схватил одну из молодых актрис за лодыжку. Она взвизгнула, а он, лысый, маленький, расхохотался, блестя своими глазками-буравчиками.
Для него вся жизнь была сценой, даже если аудитория состояла из двух-трех человек. Он обладал талантом рассказывать еврейские анекдоты с акцентом, который принадлежал то Одессе, то какому-нибудь местечку в Белоруссии или на Украине. Но пинг-понг из анекдотов в тот день так и не начался. Большинству хотелось говорить о другом.
– Я свой радиоприемник на почтамт сдал. Совсем новый был, с динамиком.
– Я тоже свой СВД сдал. А, все равно бесполезный! У него выбор станций, как в радиотарелке.
Приемники изготовлялись по американской лицензии, с отечественными лампами.
– Ну так не зря он СВД называется – «суки, верните деньги».
– А вы слышали, что фугасная бомба, которая у Никитских упала…
– Да! Говорят, воронка осталась двенадцать метров глубиной и тридцать шириной.
– Анна Георгиевна, вы кандидат в ВКП(б)?