Птичка польку танцевала
Шрифт:
Когда Турынский упал, его рука была вывернута уже по-мертвому, глаза смотрели в никуда. Дорф, задыхаясь, запричитал над погибшим другом.
– Семочка, ну как же… Как же так, дорогой ты мой… И похоронить-то тебя не можем.
Но времени не оставалось даже для простой скорби. Им надо было уйти подальше от обстрелов. Сержант приказал двигаться бесшумно, короткими перебежками, сливаясь с пнями, камнями, стволами. Полотов хромал, его ранило в ногу.
А тенор держался за глаза и все время повторял:
– Где медсанбат,
Впереди снова раздалась стрельба.
– Выходим к полю, теперь другого пути нет, – скомандовал сержант. – Там только ползком! Не подниматься!
Они уже проползли полпути по бурой картофельной ботве и склизким бороздам, когда их заметили немцы. Начался самый настоящий расстрел. Все вжались в землю, а Дорф вдруг поднялся и медленно побрел прямо на пули.
– Рафа, ну куда тебя несет? Ложись! – взмолился Бродин. Он пополз за другом.
Немцы не подстрелили Дорфа. Возможно, их заинтересовала нелепая штатская фигура с перекинутым через руку клетчатым пледом.
– Ох, черт… Опять!
Это Полотов, скривив лицо, схватился за ногу. Он был ранен во второй раз.
– Дважды в одно место. Плохо дело… Я мертв. Хоть жив. И говорю об этом…
Он еще пытался шутить.
Анна помогла ему доползти до леса. Теперь они остались совсем одни, рядом не было никого из их бригады. На лесной дороге показалась крестьянская подвода, в ней лежали раненые. Лошадью управлял старик в тулупе. Анна встала перед ним, преградив путь.
– Умоляю, возьмите нас с собой. Он не может идти. – Она показала на теряющего силы Полотова.
Крестьянин огладил свою черно-седую бороду.
– Его могу, а для тебя места не.
– Как мне вас потом найти? – спросила Анна.
– Перед большаком свернешь налево и до нашей вески дойдешь.
Подвода скрылась за деревьями, а Анна, растрепанная, в запачканном пальто, все стояла на лесной дороге.
Она засунула руки в карманы. В одном оказались театральные билеты. Они с Максимом ходили в Большой на премьеру «Тараса Бульбы»: наслаждались там мастерством Лепешинской, а в антракте пили шампанское. Это было в конце марта и тысячу лет назад. Поправив волосы, Анна побрела в ту сторону, куда уехала телега…
Именно в те дни Рокоссовский оказался оторван от своих солдат. Перед самым наступлением немцев, выполняя непонятный ему приказ, он был вынужден отправиться со своим штабом в Вязьму.
Темно-синий генеральский ЗИС медленно двигался по запруженной беженцами дороге. Мычали запряженные в телеги коровы и быки, плакали дети. Среди пожитков в телегах лежали старики и больные. Инвалид, которому не хватило среди них места, ковылял, опираясь на костыль.
Кочевники поневоле, эти люди лишились всего. Генералу трудно было выносить их взгляды – он, военный человек, не защитил их. Лишь одна маленькая девочка доверчиво улыбнулась ему из телеги. У нее была такая же черненькая
Небо наполнилось гулом бомбардировщика. Немец летел прямо над дорогой. Лошади в испуге шарахнулись в разные стороны, а беженцы заметались, не зная, куда спрятаться. Послышался нарастающий свист, за ним – грохот, удары.
Оглушенный Рокоссовский вылез из машины. Рядом валялся костыль, дергалась в агонии лошадь. На грязной дороге лежали убитые и пытались ползти раненые, за ними волочились окровавленные лохмотья. Возле перевернутой телеги зашевелилась раненная девочка. Та самая, с черной челкой.
Когда генерал поднял ее с земли, она еще дышала. Последним, что эта малышка увидела в своей короткой жизни, было его лицо. Закрывая ей глаза, Рокоссовский пообещал, что будет бить фашистов, пока ни одного не останется на этой земле.
На холме над Вязьмой возвышался похожий на заброшенную крепость собор. Величественный, затейливо украшенный каменными кокошниками, он считался главным городским храмом. В прежние века его грабили и разрушали поляки, французы, он всегда восстанавливался. Но в двадцатые годы его полностью разорила советская власть.
Осталось лишь то, что нельзя было переплавить в драгоценные слитки или выбросить: голосники в стенах да круглый просвет между царскими вратами и изображением Тайной вечери. В этом просвете белый голубь слетал вниз в сиянии разреженных лучей.
Спустившись в подвал собора, Рокоссовский застал там местное руководство. Секретарь обкома, работники горкомов партии и начальник политуправления фронта укрывались в храме в ожидании Красной армии. Они очень обрадовались, увидев генерала.
– Товарищи, приехал командующий!
Рокоссовский сообщил, что он теперь генерал без армии.
В подвал вбежал еще один партработник. Он только что побывал на колокольне. Задыхаясь и поправляя свои очки в сломанной оправе, мужчина сообщил, что видел фашистские танки. Ему не поверили, секретарь обкома даже обвинил его в подслеповатости ипаникерстве.
Они вместе поднялись на колокольню. На окраине города разрастался густой столб дыма, это горела вяземская нефтебаза. А к повороту на Вязьму приближались немецкие танки. Из своих пушек и пулеметов они расстреливали все автомобили, которые выскакивали из города. Рокоссовский приказал немедленно готовиться к отъезду.
На извилистой улочке Вязьмы навстречу его ЗИСу выехал немецкий танк и уже нацелился на машину генерала, но она успела нырнуть в переулок. Судьба хранила Рокоссовского. Потомок шляхетского рода станет маршалом Победы.
А пока что, в очередной раз избежав смерти, он начал возвращать себе армию. Его штабами сделались перелесок в нескольких километрах от Вязьмы и насквозь промокший блиндаж, недавно принадлежавший тыловикам. Выполняя приказы Рокоссовского, офицеры выводили солдат из окружения.