Птичка польку танцевала
Шрифт:
Очередное выступление бригады номер тринадцать проходило на двух составленных вместе грузовиках. Зрительным залом стала полянка перед командным пунктом, декорацией – желтый осенний лес. Среди зрителей находился сам Рокоссовский. Красавец в потертом кожаном пальто, только что получивший звание генерал-лейтенанта, он горячо аплодировал вместе со всеми.
Актеры показывали «отрывки из обрывков», так они между собой называли свой дивертисмент. Первыми выступали Семилетовы. Циркачи дразнили друг друга фокусами и тут же их рассекречивали, выстраивали акробатические фигуры, в самых невероятных позах играя на аккордеоне
После них пел тенор, потом был эпизод из «Сирано де Бержерака» с черноглазой кокеткой Диной Борович в роли Роксаны. Потом Пекарская и Полотов вышли со своими песенками и сценками. Солдаты впитывали искусство с такой беззащитной открытостью, что Анне стало неловко: она уедет через несколько дней, а что ждет их?
Дорф и Бродин разыграли свой новый скетч про тупого фашистского генерала и его адъютанта. Их персонажи составляли рапорт в Берлин о том, что германский воздушный десант захватил вагоны муки, она на днях будет выдаваться в Берлине. Адъютант опасался, что после такого сообщения голодная армия накинется на муку и не станет воевать, а генерал орал на него. Диалог сопровождала далекая канонада. Она была настоящей.
– Ну хорошо, не будем захватывать муку. Идите!
– Гейль!
– Гейль!
Красноармейцы улыбались, хотя знали, что немецкая армия не голодна, не слаба и не тупа.
После концерта к артистам подошел генерал Рокоссовский.
– Спасибо за полученное удовольствие, – сказал он с польским акцентом.
У него были насмешливые глаза, бровь с непростым изломом. Если бы Анна узнала, что этот стройный голубоглазый шляхтич во всех анкетах пишет о своем рабоче-крестьянском происхождении, она бы недоверчиво покачала головой.
В прошлом году он вышел на свободу после нескольких лет в тюрьме НКВД, там из него упорно выбивали показания. Но все, что следователю удалось выбить – были зубы красного командира. Рокоссовский не оговорил ни себя, ни товарищей.
С актерами генерал держался застенчиво. Он стал прежним Рокоссовским, лишь когда вернулся к военным. Профессионалы войны, серьезные русские мужики окружили любимого командира.
После концерта был банкет. Артисты и военные поднимали полные стаканы за будущую победу над врагом. Звучали тосты за Рокоссовского.
Генерал их останавливал, опуская глаза и сердито кидая:
– За Сталина! За Сталина…
На следующий день в актерскую землянку спустился майор из штаба. Он сообщил, что обстановка становится опасной – кое-где просочились немецкие танки.
– Хотите, отправим вас домой? Мхатовцы уже уехали.
Анне хотелось в Москву. Затаив дыхание, она с надеждой посмотрела на Дорфа и Турынского. Оба казались ей пожилыми и мудрыми.
– Неудобно как-то получается, – произнес Дорф. – Что ж мы, вот так возьмем и уедем?
Решающее слово было за Турынским. Он покряхтел, поскреб ногтем щеку.
– Да, неудобно… Может, мы свой месяц доработаем во втором эшелоне?
Майор кивнул: хорошо, их завтра переправят
Наступила ночь. Рядом была тишина, а издалека все чаще долетали звуки взрывов, и горизонт розовел от пожаров. Никто на советской стороне еще не осознал, что начавшееся наступление немцев – совсем не местного значения. Это были первые всполохи огненного шквала, который несли с собой шесть немецких армий, почти миллион солдат. Разворачивалась операция «Тайфун». Ее целью была Москва.
Эвакуация артистов началась раньше намеченного времени. В полной темноте их подняли по тревоге и вместе с редакцией фронтовой газеты посадили в грузовик. Бригада номер тринадцать присоединилась к одной из прорывающихся из окружения сборных воинских частей.
Взошло солнце, а грузовик по-прежнему метался по окруженной территории. Все выезды оказались заблокированы немцами. Последняя узкая лесная дорога была забита подводами и машинами. Впереди шел бой, там трещали винтовки и пулеметы, бахали орудия, рассекали воздух очереди пуль, звучало и сразу затихало «ура». А позади разрасталась суматоха: приказы, крики, стоны раненых.
Грузовик вернулся на большак, так по старинке здесь называли шоссе. По нему в сторону Вязьмы медленно катилась лавина отступающей армии: тяжелые орудия с огромными тягачами, автомашины, конные повозки, артиллерия и пехота. Все это лязгало, гудело, кричало. Дороги не хватало, и лавина выкатилась на обочины, поползла по целине, становясь шире. Она вырвалась в поле, там уже не стало видно ее краев.
В конце поля показалось спящее село: всего несколько изб, колокольня маленькой церквушки. И вдруг из этого мирного пейзажа застучали пулеметные очереди. Землю перед колонной вскопали мины, комьями взлетела грязь. Головная часть колонны замерла, чтобы развернуться, но ехавшие за ними еще продолжали движение. Машины сталкивались, налезали друг на друга. Люди, выскакивая из них, бежали к лесу.
Артисты тоже выпрыгнули из своего грузовика. Турынский, все еще думая, что от него что-то зависит, пытался выяснять обстановку и изо всех сил подбадривал товарищей. Но командовать начал ехавший с ними сержант. Он приказал оставить вещи.
В лесу сержант заметил, что его послушались далеко не все: у Дорфа на плечах болтался большой клетчатый плед, а младший Семилетов все-таки прихватил с собой музыкальный инструмент. Военный строго повторил приказ для Семилетова. Тот дрожащими руками открыл свой чемоданчик, потрогал голубой бархат и погладил саксофон, прощаясь с ним, словно это было живое существо. В его глазах появились слезы. После этого он замолчал: не отвечал на вопросы, смотрел в одну точку и все порывался убежать, сам не зная куда. Его удерживали, но он улучил момент, чтобы навсегда исчезнуть в чаще.
Начался минометный обстрел. В нескольких сантиметрах от лица Анны надломилась веточка – так близко пролетела смерть.
Сержант крикнул:
– Ложись! – и первым упал на землю.
Некоторые артисты замешкались. Они заплатили за это страшную цену. Турынскому осколок попал в грудь. Он схватился за ствол дерева, запрокинул голову. Ему показалось, что сквозь ажур листьев и веток он видит на краснеющем утреннем небе рябь от колесницы бога войны Марса. «Я отдаю тебе, кровожадный, свою жизнь. Забирай эту жертву и уходи из моей страны!»