Пуанта
Шрифт:
— Да…мы поедем в Италию. Пойду переоденусь, приму душ и позвоню ему, ладно?
— Дядя Богдан! — Август будто меня и не слышит, подскакивая к брату, — Ты слышал?! Мы едем в Италию!
— Слышал, приятель, я ж прямо тут сидел…
Богдан бросает на меня взгляд, но я сразу разрываю его и разворачиваюсь в сторону комнаты, потому что чувствую — сейчас разрыдаюсь. А мне нельзя. Никто не должен знать…и лишь в душе под напором горячей воды, я позволяю себе вылить все, чем меня в очередной раз наградил этот ублюдок…
Примерно
Мы сидим в тишине настолько гробовой, что я слышу даже через толстые двери, как у «законной» помощницы Александровского звонит ее новенький айфон. Пытаюсь изо всех сил понять, это шутка? Прикол? Может быть будет какое-то продолжение? Вдруг я не так его поняла? — это то, во что я особенно сильно верю. Ну не хочется мне начинать полноценные, военные действия, поэтому я смеюсь. Он молчит, продолжает спокойно на меня смотреть, а я смеюсь — знаю, что уловка, это единственный способ вытащить больше вводных данных. Но нет. Он на нее не ведется, лишь слегка наклоняя голову на бок, Макс продолжает за мной наблюдать.
— Это шутка такая? Потому что если да, то не смешно.
— Я то знаю, и ты знаешь. Закончили с фальшивыми представлениями?
— Ты понимаешь, что ты сейчас делаешь? — тихо спрашиваю, но он лишь слегка усмехается уголком губ и кивает, — Зачем ты все усложняешь?
— Я ничего не усложняю. Ты просто остаешься здесь. Со мной. Вы оба остаётесь со мной.
Вижу, что это не подкол, не развод и не шутка — действительно так, пусть я и до последнего надеялась, а может просто прикрывалась, не желая сталкиваться с реальностью? Ха. Зря. Надо избавиться от этой глупой привычки — надеяться на лучшее. С ним точно.
Снимаю свои жутко неудобные очки, от которых болит голова, потираю глаза, а потом резко встаю и возвращаю их на место.
— Я звоню отцу.
Не успеваю и шага сделать, как мне в спину летит предупреждение.
— На твоем месте я бы не спешил этого делать.
— Да ну? Меня за дверью ждет охрана?
— Думаешь это необходимо?
— Ну…ты же снова меня похищаешь, я правильно понимаю? Заберешь телефон? Скрутишь? Или накачаешь хлороформом? Что будет на этот раз?
— Ничего, — с легкой усмешкой отвечает, а я смотрю на свой телефон, потом на него и жму плечами.
— Заберешь телефон?
— Нет.
— Тогда я звоню отцу, и мы уезжаем.
— Я сказал, что ничего не сделаю из вышеперечисленного, но раньше этого сказал: ты остаешься.
— Кроме как силой, ты меня здесь не удержишь.
— А вот это не совсем так… — Макс отодвигает верхний ящик стола, а потом швыряет толстую папку на стол и отклоняется назад.
Молчит, смотрит на меня, пока я смотрю на странного вида ядерную бомбу, а я знаю, что это именно она. Нутром чувствую, как и липкий страх, который медленно, но верно, скручивает внутренности.
— Что это?
— Присядь и ознакомься, дорогая. Спорю на что
Я не хочу даже касаться этой папки, поэтому притворяюсь, что мне плевать. Просто подхожу, срываю ее с места и резко открываю с ухмылкой, но то, что я там вижу стирает все. Из меня как будто душа схлынывает, и я медленно опускаюсь на стул, вчитываясь с большей потугой. Сейчас мне это дается сложно. Каждое слово, как будто написано на каком-то языке, который я вроде и знаю, а при этом еле понимаю. Даже не замечаю, как Макс поднимается с места и обходит меня сзади, кладя руку на нижнюю челюсть. Отрывает меня…
— Я даю тебе выбор, которого когда-то ты меня лишила, милая, — притворно нежно шепчет, поглаживая щеку большим пальцем, — Пять лет я готовился к этому. Пять долгих, сраных лет, Амелия. Ты спрашивала, когда я узнал? Почти сразу. Ты была на шестом месяце, когда я увидел, что ты у меня забрала.
Слезы срываются с глаз, а он ловит их и растирает с улыбкой, второй рукой стягивая с меня очки.
— Ну же, не плачь, не надо. У тебя действительно есть больше, чем было у меня. Ты можешь решить, каким путем мы пойдем: сложным или простым.
Парик следует за очками, и когда он отбрасывает атрибуты моей маскировки в сторону, я смотрю на него, не мигая, и шепчу.
— Зачем ты это делаешь? Все могло быть нормально.
— Проблема в том, Амелия, что мне не нужно «нормально». Мне нужно все.
Вырываюсь и ядовито выплевываю.
— Так и знала, что ты что-то задумал. По-другому с тобой не бывает, но к чему так тянуть?!
— Я отец ребенка, который меня совсем не знал. Теперь он меня знает, и он меня не боится.
— То есть ты снова меня обманул.
— Разве?
— Ты дал слово.
— И я его сдержал. Я не отниму у тебя сына, и, если ты хорошо помнишь, это единственное, что я тебе обещал.
— Я тебя ненавижу, — сдавленно шепчу, он спокойно принимает.
— Знаю. Пять лет назад ты это продемонстрировала, когда инсценировала свою смерть и заставила меня в это поверить. Шесть длинных месяцев я в это верил…
— У меня не было выбора!
— Не ори! — рычит, сжимая кулак, — Закрой рот, и лучше не ори на меня в моем же кабинете, сука.
— А то что? Ударишь? — всхлипываю, вытирая слезы, — Давай. Что еще ты можешь сделать, а? К тому же такое же уже было. Я не боюсь и…
Я говорю это, потому что мне страшно. Часто я не могу ответить на вопрос «зачем я это говорю», но сейчас знаю точно — мне страшно, и я не хочу, чтобы он это знал. Наверно так странно работает мой мозг: я пытаюсь показать, что не боюсь его побоев, чтобы он не захотел их наносить. Но Макс, кажется, и не собирается. Он начинает смеяться.
— Ты думаешь, что я тебя бить буду? Это же так скучно.