Пуговицы

Мартин Ида

Я села.

Бэзил навёл на меня телефон, сфотографировал и показал фотку.

Взъерошенные волосы, цвет лица в тон скандинавскому блонду, на верхней губе зрела лихорадка, а глаза такие, словно я под кайфом.

— Устала, наверное, — оправдываясь, сказала я.

— В последнее время ты мне вообще не нравишься.

— Ну, извини, — я откинулась обратно на кровать. — Сейчас ещё немного полежу и уйду.

— Лежи, — милостиво позволил он.

Постоял немного надо мной, потом сел рядом.

— Что всё-таки происходит?

— Сложно

сказать… Такое чувство, как будто я выброшенная и никому не нужная. Ещё немного и меня вообще смоет этим дождём к чёртовой матери.

— Это из-за бабки?

— С ней было ужасно, но хотя бы понятно.

— Скучаешь по выносу мозга и скандалам?

— Нет, конечно, но я к этому привыкла и почти не замечала.

— Ага, не замечала. Поэтому после школы сидела до упора в ТЦ?

— Всё равно с ней был хоть какой-то порядок. А ещё еда и свет иногда горел. Сейчас только и экономим на всём. Кощей под дверью ванной стоит, слушает, сколько я воды потратила. Не орёт, как Яга, но пилит постоянно. В грязных ботинках по квартире ходит, вещи не стирает, посуду за собой не моет… Нудит, что мы всё потратили на похороны Яги, и теперь вся его зарплата на коммуналку и жратву уходит. Если бы она хоть была, эта жратва.

— И что делать?

— Без понятия. Если только школу бросить и работать пойти, но до ЕГЭ всего ничего осталось.

— Может, тебе продать что-нибудь?

— У меня ничего нет. Если только душу, но кому она сейчас нужна?

— Да… С телом как-то попроще будет.

— Это не мой вариант.

Он, наконец, натянул красные клетчатые штаны.

— Хочешь, вместе что-нибудь замутим?

— Что замутим?

— Пока не придумал.

В комнату вошла мама Бэзила. Привычки стучаться у неё не было, она, вероятно, единственная, кто не сомневался в наших истинно-дружеских отношениях, даже если бы застала его в трусах.

За ней рыжим пушистым шариком вкатился карликовый шпиц Мося и тут же запрыгнул мне на колени.

— Ребята, хотите чаю? — крикнула мама, думая, что из-за музыки мы её не слышим.

Она была точной копией Бэзила, только с волосами.

— Давай, тащи, — одобрительно махнул рукой он. — И еды какой-нибудь для Микки.

— Спасибо, не надо, — из вежливости попыталась отказаться я.

— Дают — бери. Пора бы усвоить, — поучительно произнёс он.

— Могу предложить зефир в шоколаде и ванильные пряники.

— Пойдёт, — одобрил Бэзил. — Только этого хорька забери.

Он схватил уютно устроившегося у меня Мосю и кинул на пол.

— А что там про Сорокину слышно что-нибудь? — мама задержалась в дверях с таким откровенным любопытством, что стало ясно, чай она предложила нам лишь для того, чтобы об этом спросить. — Нашли убийцу?

— Мам, — Бэзил строго посмотрел на неё исподлобья. — Мы же договорились не обсуждать эту тему.

— Я и не обсуждаю, просто интересно, есть ли новости.

— Нет никаких новостей, — раздражённо фыркнул Бэзил.

— Но Маша ведь дружит

с Тамарой Андреевной. Она ничего не рассказывает?

— Завтра похороны, — сказала я. — Их организует школа, потому что у Надежды Эдуардовны родственников не было.

— Серьёзно? — мама Бэзила удивлённо скривилась, но перед тем, как закрыть за собой дверь, добавила. — Так этой стерве и надо.

Когда звук её шагов стих, я вопросительно повернулась к Бэзилу.

— Не-не, — замахал он на меня руками. — Давай лучше про Лизу, Кощея, про деньги, а про Надю не хочу. Надоело.

— Слушай, Вась, — не вставая, я поймала его за руку и усадила рядом. — А хочешь, я тебе про Лизу свою тайну расскажу, а ты мне про Надю? Про Лизу очень интересная тайна. Правда. Она тебе понравится. Кстати, физручки она тоже касается. И меня касается. И Лизы.

Бэзил придвинулся и обнял за плечи.

— Знаешь, за что я тебя люблю? За то, что с тобой никогда не бывает скучно. Такое чувство, что у тебя постоянно где-то свербит. Но, поверь, эта тема гнилая. Даже если ты и узнаешь чего-то, то никому от этого лучше не будет. По крайней мере, Надя твоя уже не воскреснет.

— Она не моя.

— Ну, вот и всё. Гадина она была. За то и поплатилась.

— Рассказывай уже, — я ущипнула его за ногу. — Рано или поздно всё равно всплывёт. Пойду вот сейчас к твоей маме, и она мне просто так всё расскажет, без всяких сделок.

— Смотрю, тебе резко полегчало, — Бэзил принялся энергично лохматить мне волосы обеими руками.

Я его отпихнула, и мы немного повозились. Музыка продолжала играть. После чего он вскочил, открыл дверь в лоджию и, стоя там в дверном проёме, закурил.

— И какие же у меня гарантии, что твой секрет стоит моего?

— Честного слова недостаточно?

— На самом деле, ничего такого. Ты же про Антона знаешь? Ну, что он пять лет в колонии просидел. Так вот, это Надя на него заяву накатала, что он типа её изнасиловал. Но это был гон. Она сама до него целый год доматывалась. Письма писала, преследовала… — начал Бэзил спокойно, но постепенно стал заводиться. — А потом вот так отомстила. Мама, когда узнала, что она к нам в школу заявилась, вообще в осадок выпала, пошла Тамару просить, чтобы её убрали. Но Тамара упёрлась и ни в какую. Видите ли, ей жалко Наденьку, а Антона, блин, не жалко?

— Вот это да! А чего ты раньше не рассказал?

— Это не лучшие подробности биографии.

— Не твоей же.

— Слушай, мне Антон, как брат и отец вместе взятые. Всё, что касается его, касается меня. Ясно? Я за него любому горло перегрызу, виноват он или нет. Я её вообще видеть не мог. На кой ещё перетирать то, чего не было? Оно мне надо, чтобы по всей школе трепали?

— Я бы никому не сказала.

— Короче, чего сейчас-то? Проехали. У Антона даже её записки остались. Он их в суде показывал, но на них никто не смотрел. Смотрели только на бедную Наденьку… Тварь конченую. Мать её тоже ненавидит.