Пушкин и пустота. Рождение культуры из духа реальности
Шрифт:
Что делать…
Культивировать творческую, «поисковую» атмосферу, располагающую к открытому обсуждению возможных угроз проекту и методов противодействия.
Нужно понять, что предлагаемый проект не является панацеей, способной мгновенно излечить нашу культуру от управленческой импотенции.
Сразу скажем: в философии всех известных корпоративных империй нет ничего оригинального: задействованные ими методы управления и векторы развития давно и хорошо известны, поэтому в случае проекта «Бренд „Пушкин“» речь идет исключительно о гармоничном и удачном совмещении известных сильных решений с нашим традиционным наследием.
РЕЧЬ НА ЛЕСТНИЦЕ
СРОЧНО ПРОИЗНЕСЕМ МОДНОЕ СЛОВО «ФРУСТРАЦИЯ»
Нужно однажды понять, что потребитель – культуры или йогуртов –
Бренд «Пушкин» находится в состоянии фрустрации: в прежнем своем идеолого-эстетическом качестве он перестал существовать, в новом еще не возник.
Само время устроило классике краш-тест, а затем дефолт. Если ситуация не изменится, в недалеком будущем классику ждет неминуемое банкротство.
Период экстенсивного роста бренда «Пушкин» можно давно считать завершенным. Следует начать этап повышения его «рентабельности». Но не нужно надеяться на ошеломляющий успех. Придется начинать с медленного и затратного сценария, чтобы сделать бренд гигантом рынка. Необходимо опознать тенденции рынка, превратить культуру в товары и услуги.
Если кого смущает слова «бренд», «товар», «рентабельность» или «выгода», их можно с легкостью поменять на какое-нибудь громоздкое слово. Даже если выйдет что-нибудь удобопревратное, все же будет ощущаться разница в смысловых ароматах.
В экономике есть такое слово экстерналии, оно означает «воздействие рыночной трансакции на третьих лиц, не опосредованное рынком». Термин был введен в 1920 году Артуром Пигу в книге «Теория благосостояния». Если проще, экстерналии – это отложенные глобальные последствия каких-либо действий или бездействия. Сегодня нужно сделать серьезные выводы, отказаться от идеалистически-благостных прожектов будущего, выстроить действенные механизмы для развития инициатив, которые, позволят моделировать общество, осваивать классику как общественное пространство, скоординированное с идентичностью личности. Классика должна стать книгой и творческой мастерской.
Сегодня просто нужно перевести спасение бренда из категории подвига, из жанра театрального заламывания рук в разряд бизнес-задач. Бренд «Пушкин» не может обитать в диетических восторгах пропаганды, в неопределенности современного культурного контекста, он нуждается в новых формах продвижения на культурном рынке. Пусть он будет упакован в блокбастеры, патриотические идеи, в изысканную эстетическую гастрономию, в искусство аэропортов – сувенирную продукцию, наконец. В новом времени придать классическому бренду новое измерение – намного честнее, чем рассеянно предаваться элементарным и инфантильным рассуждениям о благотворном воздействии книги.
Бешеные деньги за Трудовой хлеб
Лидия. Если все носят такое платье, так я хоть умри, а надевай. Тут некогда думать о законах, а надо ехать в магазин и взять.
Н. А. Островский, Бешеные деньги
Евгения. А когда ж конфеты?
А. Н. Островский, Трудовой хлеб
Корпелов. Ну, бросайся в окно!
Чепурин. Зачем же-с?
Корпелов. У меня силы нет тебя выкинуть, а ты сто́ишь.
А. Н. Островский, Трудовой хлеб
Надежда Антоновна. Он человек с состоянием, к таким людям надо быть снисходительнее.
Н. А. Островский, Бешеные деньги
Евгения. За что же вам такие особенные милости?
Грунцов. За конфеты.
Евгения. Которых нет.
Грунцов. Которые будут.
А. Н. Островский. Трудовой хлеб
Культурохирургия: надежды и опасения
РЕЧЬ ДЛЯ ЛИФТА
ОКАЗАЛОСЬ: НАШИ СЕТИ ПРИТАЩИЛИ ПУШКИНА…
Итак, наш план в защиту Пушкина (если это можно назвать планом) довольно простой. Остановить лифт на третьем этаже. Выхватить из сумки «узи» или «АК-47» и устроить совещание с чиновниками. Приказать всем замереть и молчать. Как это делал Брюс Уиллис.
Не очень хороший план. Пушкин и терроризм… Нехорошо. Хотя… Нет, не хотя…
Тогда следует
Мы устали от разницы во времени между нашей классикой и нашей повседневностью. Самое большее, на что мы сейчас способны, – это, наверное, умножить два на два или запустить в актуальный ернический оборот цитату из классика про Инет: «Тятя, тятя, наши Сети притащили мертвеца…» Во, какие мы умельцы-остроумцы.
Дейл Карнеги остроумно заметил: «Лично я люблю землянику со сливками, но рыба почему-то предпочитает червяков. Вот почему, когда я иду на рыбалку, я думаю не о том, что люблю я, а о том, что любит рыба». Но кому, спрашивается, у нас, в России, придет в голову тратить время на защиту Пушкина, если можно, например, пересадить кактусы?
В этот миг, как сказано в Писании, Иисус прослезился.
Да, мы это проходили… Только плохо!
Да, все было. Все это мы (точнее, не мы, а они, кто-то без нас) проходили. Но тогда почему никто не собирается делать хоть какие-нибудь выводы? Опасности как были, так и продолжают здравствовать, поскальзываемся на том же месте, дюжину раз промахиваемся мимо той же двери, входим трижды по тридцать раз в одну и ту же реку. Как это по-нашему. По-русски…
Сколько бы проектов по реанимированию отечественной классики ни предлагалось, всегда найдется десять армий трезвых голов, оснащенных негодованием и тоннами скепсиса: «Как?», «Как так можно?», «Посягать на святое?», «Руки прочь!» и т. д., непременно прозвучит пошлейшая перестроечная аксиома, пресекающая любую попытку модернизации чего бы то ни было: «Мы это уже проходили…» Может, и проходили, но не поняли, не пытались осознать природу и перспективы явления, не озаботились мыслью: почему в сущности неплохое начинание завершилось не совсем удачно, а может, оно было весьма успешным, да вот только утонуло в тине праздных комментариев?
Итак, о Пушкине, опять о нашем Пушкине, взятом в самые юбилейные дни. В 1899 году Россия попыталась отметить 100-летний юбилей русского поэта. И России это удалось. С издержками, с глупостями, с решениями, многие из которых открывают раздолье для самых безответственных интерпретаций и расширяют горизонты видения классики, что называется, в массовом народном сознании и быту.
Сразу же заметим, что интересующее юбилейное празднество отличалось от недавнего – открытия памятника Пушкину. Главное отличие заключалось в жанре и масштабе.
По порядку. О жанре праздника. Если празднества, сопровождавшие открытие опекушинского памятника представляли собой литературные чтения, писательские встречи с восторженными читателями, то инициатива и программа празднования 100-летия Пушкина исходили от власти. То есть задумывалось и случилось общероссийское торжество, на которое, кстати, ведущих писателей того времени не пригласили. Плохо это или хорошо? Конечно же не хорошо, но не плохо, хотя бы потому, что пушкинский праздник не превратился в выездную сессию союза писателей XIX века со всеми вытекающими отсюда следствиями: бесперспективной руганью власти, наивными призывами к гуманизму, самовосхвалениями, заигрываниями перед разночинной публикой. И т. п.
О масштабах празднования 100-летия Пушкина. За фактами обратимся к содержательной статье историка Л. Г. Березовой. Из казны выделили средства на приобретение Михайловского за 115 000 рублей, увеличили пенсию дочери Пушкина. Была заказана торжественная кантата, устроена пушкинская выставка. Суворин в пику Москве предложил начать сбор денег на сооружение памятника Пушкину в Петербурге.
Либеральные деятели народного просвещения предложили создать благотворительный фонд «Пушкинская копейка» для организации культурно-просветительных учреждений в память о поэте. Было немало эксцентрических проектов. Выпускники императорского Александровского лицея выступили с идеей выпуска собрания сочинений Пушкина ценой в 40 рублей. Немыслимые по тем временам деньги. Предполагалось выпустить настольную игру-викторину «Пушкинское лото», кто-то предложил объявить подписку на сооружение «национальной пушки имени Пушкина», велосипедисты запланировали пробег в честь поэта. Широко распространилась практика присвоения имени Пушкина улицам, библиотекам, школам. Программа адресовалась самым широким слоям российского общества.
Не обошлось без стопроцентного китча. Подсуетились кустари, ремесленники, гастрономы, создавая различные дешевые и не очень товары и услуги для народа. В продажу поступили папиросы «В память Пушкина», спички «Пушкин», почтовая бумага с цитатами из произведений поэта, чернильницы с портретами гения, закладки для книг, открытки с пушкинскими сюжетами. Появились «пушкинские» часы, посуда с картинками из произведений поэта, ситцевые платки с портретом поэта за 20 копеек, «пушкинские» лампы, веера, скатерти, ботинки, мыло, духи…