Пушкин и пустота. Рождение культуры из духа реальности

Ястребов Андрей Леонидович

Сквозь симулякр к реальности

...

РЕЧЬ ДЛЯ ЛИФТА

РЕЦЕПТЫ УСПЕХА

Любой мудрый русский дедушка однажды должен дать примерно такой совет: «Внучок, когда отправляешься в лес по грибы да ягоды, обязательно, на всякий случай возьми с собой чемоданчик с томиком Пушкина и с домашними колбасами сопрессата, чиччола, лардо ди колоната, колтелло дель прете и куллателло. Лучше всего не костромские, а откуда-нибудь из Пармы или Пьяченцы. Кстати, не забудь сосиски луганезе для ризотто. К ним обязателен соус ортолина. Да, еще шафран из Абруццо для ризотто аль денте. Да,

без сицилийских лимонов не обойтись. И апулийского горького оливкового масла прихвати. Внучок, не поленись, возьми все это с собой, вдруг встретишь хорошую девушку, а она не завтракала. Вместе позавтракаете. Вместе и Пушкина почитаете».

Какой добрый совет. Какой мудрый совет. Какое проникновенное и тонкое знание леса, гастрономии, девушек и секретов передачи культуры.

Перспективы культурных традиций в зеркале корпоративных мировоззрений

В обсуждении проблемы влияния классической культуры на современность сформировались как минимум две тенденции. К первой относятся признания в беззаветной любви к русской классической культуре и отрицание всего, что ассоциируется с современностью, порожденной привычными бездуховностью, аморализмом и т. д. Иная тенденция – многочисленные доказательства торжества современного искусства над тем, чему учителя настойчиво обучают в школе.

Полемические резоны обеих сторон по-своему убедительны. Защитники Пушкина приводят множество подтверждений того, что скудная на нравственность реальность, которая так усердно обслуживается СМИ, при соприкосновении с кладезем духовности обязана претерпеть удивительное преображение. Защитники идеи самодостаточной современности настаивают, что культура не может спотыкаться о прошлое и стоять, как вкопанная, в былом, которое никогда не возвратится; очевидна необходимость формулирования и проведения в жизнь новых нравственных ценностей и бытийных концепций.

Спор условно можно обозначить как столкновение литературного проекта с практическим. Литературный проект будущего России зиждется на идеалистической утопии уникальности страны, ее непохожести на прочие государства. История самоидентификации работает на идею мессианского статуса России: Третий Рим, империя, державность, общинные ценности, великая русская классическая литература.

Практический проект будущего основан на рецептах, предлагаемых экономически успешными государствами, которые если и демонстрируют свои былые культурные доблести, то исключительно как уважаемые факты, предназначенные исключительно для туристического обозрения.

Полемическая палитра широка, но одним из безусловных центров дискуссии является статус классической культуры (и, соответственно, основных идей, ею проповедуемых: Бог, слово, человек), вероятность/невозможность ее интеграции в современное сознание, ее способность/бессилие определять и формировать качество настоящего, инициировать/тормозить перспективы развития коллективных, частных и практических задач.

Дискуссии развиваются с переменным накалом, обостряются перед выборами, в моменты активного поиска национальной идеи. Тогда полемика доходит до неистовых чувств, эпатажных обвинений в верности пыльным архаическим идеям, обидных оскорблений в создании плюшевого образа безыдейной современности.

В подобной ситуации следует, чуть умерив пафос тревожных настроений, попытаться более дробно наметить грани полемики; выявить философские диспозиции литературного и практического проектов; диагностировать суть разновекторных тенденций, по возможности обобщить теоретические положения и художественную практику, их представляющую; обозначить пути разрешения тех или иных проблем (Бог, культура, человек) в аспекте движения социальной мифологии.

Копия копии нескольких копий симулякра

Размышляя о наиболее распространенных настроениях и понятийном аппарате современной отечественной культуры, не получится игнорировать слово симулякр –

самое популярное в последние десятилетия, с успехом прописавшееся в русском постмодернистском тезаурусе. Понятие «симулякр» введено Жаном Бодрийяром и означает «копию без оригинала» – обманку, рекламный имидж, не обеспеченный подлинным содержанием. Соответственно диктату симулякра, размышляет Дж. Барнс, одно из ведущих настроений современной культуры, «интеллектуальный долг» заключается в том, чтобы «подчиниться современности и отринуть как сентиментальные и глубинно-фальшивые все вздохи по тому, что именуется сомнительным термином „подлинник“. Мы должны требовать копий, ибо реальность, истина, аутентичность копии – это то, что мы можем присваивать, колонизировать, реструктурировать, использовать как источник jouissance („наслаждение“), и наконец, когда мы того захотим – если захотим – реальность копии станет реальностью, которую нам суждено встретить на своем пути, оспорить и уничтожить».

Симулякр в нашей реальности – это не столько модное словечко, сколько самая реальность отношений с традиционными категориями действительности и духа: любовь к авторитетной букве классики оформляется через цитирование, косвенное либо прямое, торжественными заверениями в верности высокой традиции. Основное напряжение между классикой и современностью заключается в том, что любая идея Пушкина, Толстого или Достоевского, наложенная на исторический или идеологический контексты конца XX – начала XXI веков, традиционно обнаруживает универсализм применения, но в то же время демонстрирует искусственность и неискренность. В этом смысле русские классики тождественны авторитету Платона: любое слово – в строку, потому что оно звучит неизменно свежо и актуально.

Пушкин-Толстой-Достоевский – наши хрестоматийные «всё», осваиваются или с академической рассудочностью, или с апробированными десятилетиями ведомственными хрестоматийными молитвами, или с многозначительной постмодернистской иронией. Чем больше трут золото на памятнике, тем меньше позолоты не на произведениях Пушкина-Толстого-Достоевского, а на сконструированных мифах Пушкина-Толстого-Достоевского: нага, прозрачна и таинственна поэзия гениев, а позолота – на руках апологетов и на подошвах ниспровергателей. Практика обожествления классиков идет не от практики жизни, ориентирующейся на бесконечное количество культурных моделей, а от стратегии симулякра, который одевается в произвольные формулы (от классических до самых провокационных), рядящиеся под живую действительность.

Данная процедура общения с классикой, быть может, удачна и бесспорна, когда речь идет о принадлежности источника и цитирующего к единому принципиально целостному по мировоззрению периоду культуры и цивилизации. В том же случае, когда эпоха источника и эпоха цитирующего объединяются на принципах, произвольно объединяющих аналогию, символизацию и ассоциацию, ценность источника девальвируется, при этом сам источник не утрачивает заложенный в нем интерпретационный потенциал.

При очередной репродукции номинала (мысль классика), ввержении его в новый контекст, сакральный смысл номинала стирается. В итоге можно говорить о торжестве подделки при полном отсутствии, либо обесценивании, оригинала: классика подвергается симулякрированию, интеллектуальному и художественному травестированию независимо от интенций цитирующего.

Для создания дифференцированного образа современных дискуссий нельзя ограничиться вниманием только лишь к полемическим доминантам. Поиски перспектив многообразны, спектр предложений и инвестигаторских моделей велик по разбросу: философские стратегии, классические концепции, политические идеи, экономические аналогии, идеологические ассоциации, провокационные игры на интеллектуальную ловкость социальных убеждений, исторические ремейки, футуристические головоломки, прогностические игры, правила которых никто не знает, но в которых многие обожают импровизировать.