Пустой трон Одиссея
Шрифт:
Зена скосила глаза:
— Так-так. Это та самая трава?
Габриэль виновато улыбнулась и развела рунами:
— У этого растения не меньше трех имен. С травами везде одна и та же история. В каждой деревне их называют по-своему.
— Это не главный их недостаток, — вмешалась знахарка. — Иметь дело с полынью не проще, чем с валерианой или маком. Малейшая ошибка — и твой пациент мертв.
— Да нет, не так уж это сложно, — запротестовала Габриэль. — Я всегда смотрела, как мама ее варит.
— Стоп-стоп-стоп! — перебила Зена. — Вы, наконец, объясните мне, в чем дело?
Габриэль
— Ну, хорошо, — сдалась целительница. — Полынь растет на опушках. Это красивое растение с серебристыми листьями, ее стебли сильные и грубые. Собирают все, кроме цветов и старых стеблей: из листьев готовят чай, а молодые стебли мелко рубят и вымачивают несколько дней. А потом смешивают их с чем-нибудь безвредным, но очень ароматным, так как трава просто невыносима на вкус, — Эпикаста принялась загибать пальцы, перечисляя все самое важное. — Нельзя слишком долго держать листья в воде, нельзя заливать их кипятком, нельзя оставлять листья в отваре, — девушка замолчала и нахмурилась, — и, разумеется, настой нельзя выпаривать, хотя некоторые глупцы пробовали.
— Почему нельзя выпаривать? — поинтересовалась Габриэль.
— Получишь напиток раз в десять крепче вина. По-том увидишь чудищ и красные пятна и будешь думать лишь о том, как бы глотнуть еще отвара. В конце концов, это убьет тебя — сгниешь изнутри.
— Мерзко, — подала голос Зена. — А если быть поосторожнее?
— Предупреждаю, — честно ответила Эпикаста, — личного опыта у меня нет, а сведения моей бабушки относятся к тому времени, когда я играла в куклы. Ошибка может стоить жизни, вот и все, что я знаю.
Зена молча смотрела на целительницу. Та тяжело вздохнула:
— Придется послать весточку в Илиан, если полынь действительно защищает от чар, моя бабка скажет об этом. Ее часто подводят ноги, но не голова.
Четыре дня спустя Габриэль и Эпикаста выбрали к северу от деревни место для костра. Неизменный западный ветер должен был относить ужасную вонь прочь от полей и жилья. Здесь они собирались варить зелье. Сын Юмаюса и еще несколько мальчишек день напролет таскали из леса бревна и сучья, — чтобы вымочить столько травы, требовалось много нагретой воды. К полудню подошли женщины с Нионой во главе. Они несли полные корзины толстых ветвей, подрытых пушистыми серебристыми листьями. Женщины быстро удалились: об ужасном запахе, идущем от кипящего отвара, знали многие, Габриэль посмотрела на кучу стеблей у своих ног:
— Ну, с чего начнем?
Эпикаста уселась на землю и развернула присланный бабушкой свитой:
— Надо развести костер и приниматься за обрывание листьев. Я пока прочитаю способ приготовления еще разок.
— Так мы сделаем вдвое меньше ошибок, — весело согласилась Габриэль и потянулась к ближайшей корзине. Целительница схватила ее за руку и серьезно посмотрела Габриэль в глаза:
— Ошибок делать нельзя. Я это уже говорила.
— Брось! — девушка опустилась на колени рядом со знахаркой и похлопала ее по руке. — Я знаю, за что мы взялись, и, поверь, буду предельно осторожна. Только мне гораздо легче работать. Когда обстановка не такая мрачная. В таком случае я даже ошибаюсь реже.
— Извини…
— Ну
Тем временем Юмаюс, стоя за прилавком, раздавал вино, воду и сушеные фрукты женщинам и немногим уцелевшим юношам. Работники только что воротились со двора, где вся деревня молотила пшеницу. Изифь вылила остатки похлебки в миску воительницы и отнесла котел на кухню. Вернувшись, она подождала, пока все разойдутся, и пренебрежительно фыркнула:
— Хоть один из них посмотрел тебе в глаза?
— Эй, женушка, — оборвал ее хозяин, но Изифь только отмахнулась.
Юмаюс пожал плечами:
— Пока нет. Но ты не волнуйся, все уладится. Жаль, Ниона меня боится.
— Стыдоба какая! — Изифь чуть не плакала. Юмаюс обошел прилавок и взял ее за руку.
— Ничего, — уверял он. — Просто она не такая сильная, как ты, Изи. Не надо ее винить; она даже в детстве не любила странностей. Не вижу, с чего бы ей измениться.
— Ты же ее отец!
— В конце концов, это случилось со мной, а я могу на себя и не смотреть, правда? — задумчиво сказал хозяин и поглядел на Зену. Та покончила с едой и собралась уходить. — Воительница, а ты веришь своим девчонкам? Их зелье поможет?
— Они сделают все, чтоб помогло, — ответила Зена, отставляя миску и пристегивая к поясу меч. — Как бы то ни было, надо попробовать. Если сидеть сложа руки, точно ничего не получится. Верно, хозяин? — воительница улыбнулась. — Ради нашей цели стоит постараться! — «А у Юмаюса замечательная улыбка, — подумала Зена, уже выйдя на улицу. — Согревает все лицо, и даже пятачок незаметен».
На площади по-прежнему толпились люди. Они деловито молотили налитые колосья; мальчишки ссыпали зерно в полотняные мешки; девочки убирали мякину и относили ее на конюшню, там девушки постарше рассыпали ее по яслям. Остальные дети под присмотром двух женщин собирали солому. Ее предстояло высушить, потом вымочить в воде и длинными зимними вечерами превратить в плетеные корзины. Далеко в стороне поднимался высокий столб дыма: за деревней знахарка и ее помощница отваривали полынь.
— Если б только сработало, — пробормотала Зена, переходя через мост и намереваясь дозором обойти деревушку. — Должно сработать…
Видимо, о том же думал и Юмаюс, когда через несколько дней ехал с Изифью, Зеной и Габриэль к причалу, с которого отправляли во дворец вино и пшеницу. Путники тащились по знакомой колее. Хозяин с женой ехали в маленькой повозке, запряженной старым усталым осликом; Зена двигалась впереди, настороженно озираясь, в любую секунду готовая отразить нападение; Габриэль то и дело отставала и оглядывалась на проделанный путь.
Воительница слышала, что Юмаюс о чем-то говорит, но не могла разобрать слов. Голос его звучал взволнованно, и этому никто не удивлялся. Когда Зена изложила хозяину свой план, бедняга отнесся к нему с большим недоверием. Теперь смелость окончательно оставила его. Габриэль, нагнавшая воительницу, подтвердила ее опасения:
— Кажется, Юмаюс не в себе. Он взмок от страха и все бормочет что-то в духе: «Мальчишки-то младше Нионы… голос велит… а волосы горят…». Я хотела его отвлечь, но его страх сильнее моих речей. Можно сказать, что нас осталось трое.