Пустой трон Одиссея
Шрифт:
— С твоим лицом все в полном порядке, — уверенно заявила Габриэль. — Не всем же быть, как Прекрасная Елена! Кстати, такая красота отпугивает мужчин, она слишком безупречна. Они думают: «Она такая красивая, что ей делать со мной?» У тебя чудесные глаза, и… — девушка набралась храбрости, — я знаю пару травок, которые избавят тебя от этих пятен… — она указала на подбородок волшебницы. — Но могу тебе твердо сказать, что ни один влюбленный мужчина не перебирает в уме недостатки своей возлюбленной, скорее наоборот.
— Правда? — с надеждой переспросила чародейка.
— Клянусь! Тебе нужен достойный мужчина,
— Честно говоря, я не очень-то люблю свиней, — медленно проговорила Цирцея. — Странно; никогда раньше об этом не задумывалась.
Габриэль рассмеялась:
— Зачем о них думать? Лучше представь себе юношу, с которым ты сможешь веселиться, играть, разговаривать обо всем на свете. — Кто всегда готов тебя выслушать. Скажем так, друга.
Цирцея невесело засмеялась:
— Мужчина — друг? Да ты с ума сошла, девчонка! Габриэль подала плечами:
— Конечно, это бывает редко, но только потому, что мужчины и женщины даже не пытаются подружиться. Они лишь… терпят друг друга. А вот у меня много друзей-мужчин.
Волшебница долго не отвечала. Она косилась на Габриэль, не зная, верить ее словам или нет. Потом чародейка принялась рассматривать свои руки. Габриэль украдкой оглядела рощу и была вознаграждена быстрым взмахом руки всего в нескольких шагах от себя. Воительница стояла точно позади Цирцеи и подала знак Габриэль, что все готово.
«Нехорошо получается, — вдруг подумала девушка. — Я заставила Цирцею поверить мне, и, если мы сейчас ее обманем, все начнется сначала. Только на этот раз она действительно разозлится. А ведь она просто одинока и несчастна!» Габриэль взглянула на то место, где мелькнула в листве красивая сильная рука, задумчиво потерла нос и отчаянным взглядом посмотрела на волшебницу. Та все еще разглядывала собственные пальцы, «Надеюсь, Зена не станет вмешиваться!»
Зена села на землю, раздумывая, что бы значил странный знак, посланный ей Габриэль. Воительница тихо вздохнула: «Опять она что-то задумала!». Но, может быть, знак означал лишь: «Подожди, я еще не готова»? Зена не нашла ответа и мрачно стала подбираться поближе: по крайней мере, так она сможет наблюдать за ходом событий.
Цирцея поежилась:
— А ты не выдумываешь? — подозрительно спросила она. — Мужчина — друг?
— Сердцем клянусь! — ответила Габриэль, подкрепляя слова жестом. — Э-э… Видишь ли, я бродячий певец; ну, конечно, не очень известный, но я знаю сотни легенд и мифов. Многим нравится меня слушать. Мои друзья тоже сказители, и вообще-то они… мужчины.
— Как странно!
— Вовсе это не странно. Ты просто еще не привыкла к этой мысли. Ты только попробуй с кем-нибудь подружиться, и сразу все переменится. Тебе больше не придется удерживать мужчин силой. Но ты всегда сможешь это сделать… если захочешь, конечно.
— Разумеется, смогу. Мой дар никуда не денется, — ответила Цирцея, но в ее голосе больше не было угрозы. На сей раз молчание было дружеским, и, взглянув на Габриэль, волшебница застенчиво улыбнулась. Это сразу же превратило ее из мрачной и таинственной злюки в обворожительную девушку.
— Хм, послушай, — вдруг произнесла Габриэль. — Знаешь что, Цирцея? Ты мне нравишься.
Позади них Зена стиснула зубы, чтобы не выкрикнуть грубости вслух. Она метнула на Габриэль полный ярости взгляд холодных синих глаз. «Во имя Гадеса! Да она же все испортит! А я должна сидеть здесь и молча наблюдать. Если сейчас я выпрыгну на поляну, это ничего не даст. Ох, Габриэль, я тебя… я не знаю, что я с тобой сделаю!» Богатое и изощренное воображение изменило воительнице. Она вцепилась в ветви так решительно, как будто этим могла удержать себя на месте, и стала слушать.
— Э-э… Позволь мне объяснить. Все слишком сложно… — начала Габриэль.
— Неуели? — в голосе чародейки снова появилось подозрение. Габриэль заметила перемену, но отступать было поздно.
— Я говорю о земледельцах, которых ты заманила сюда и… наказала, чтобы расквитаться с Одиссеем. И мы… ну хорошо, я и моя подруга… мы хотели помочь бедным женщинам, вернуть им мужей и отцов, расколдовать их. Мы собирались дать им полынный отвар, который делает твои чары бессильными… Не смотри на меня так, а? — попросила она еле слышно. — Это меня нервирует.
— Это и должно тебя нервировать, — проворчала Цирцея. — Полыни!
— Ах, ну да! Ее еще называют по-другому.
— Я знаю, как ее называют. Так что за план?
— Э-э… Скормить свиньям полыни и заставить тебя превратить их обратно в людей. Ну, выдумали бы какую-нибудь хитрость. Скажем: «Держу пари, никакие это не мужчины! Ты нас обманываешь», — голос Габриэль сорвался. Глаза Цирцеи стали узкими щелками, губы плотно сжались. — Слушай, — начала заново Габриэль, — я ведь тебе все это рассказываю! Когда я пришла сюда и заговорила с тобой, Цирцея, я поняла, что ты вовсе не злая. Ты просто не знаешь, чего тебе нужно. Я поняла, что хочу с тобой подружиться. А друзей не обманывают.
Тишина. Глаза Цирцеи слегка приоткрылись. Волшебница склонила голову набок и, приподняв одну бровь, пристально посмотрела на девушку:
— Не обманывают?
— Это я и сказала. Может быть, обманщик Одиссей поступает иначе, но ко мне это не относится. Я хочу стать твоим другом, Цирцея, и помочь тебе измениться.
Чародейка криво усмехнулась. При этом все ее лицо исказилось:
— Понимаю. А все, что мне надо сделать, — это превратить моих маленьких свиной обратно в мужчин?
— Было бы здорово, — ответила Габриэль. Вместо ответа Цирцея вскочила на ноги и, сунув два пальца в рот, пронзительно свистнула. Со всего луга в рощу сбежались свиньи и тревожно столпились перед волшебницей. Она посмотрела на девушку и нахмурилась:
— Ты уверена?
— Еще как. Я знаю немало женщин, которых ты осчастливишь.
— Просто они не видели ничего лучшего, — резко произнесла Цирцея, но в ней уже не было прежнего огня. Она воздела руки и что-то тихо пробормотала. Одна за другой душераздирающе завизжали свиньи. Габриэль обернулась и увидела выбегавшего на луг Юмаюса. Он стонал и держался за пятачок. Секунду спустя он опустил руки. На его лице красовался теперь обычный человеческий нос: толстый, странно вздернутый и не раз сломанный в драках. Юмаюс ощупал его дрожащей рукой, не веря своему счастью, и опустился на траву, словно ноги отказались держать хозяина.