Путешествие
Шрифт:
— Нет, нет. Я не имею с ним ничего общего! — воскликнул Генрик с таким жаром, что синьор Памфилони отпустил его руку, почесал голову, чуть приподняв шляпу, и, потупившись, поглядел на Генрика, огорченный, что совершил какую-то бестактность.
—Ну, естественно. Вы не можете иметь с ним ничего общего. Это ясно,— сказал он на всякий случаи.— Пойдемте, однако, пить наш коньяк. Кажется, мы слишком долго здесь стоим.
Узкие проходы и отвесные лесенки дали им много великолепных поводов продемонстрировать взаимное уважение, что удвоило время, необходимое для перехода с палубы в бар.
— Добрый день, синьор доктор,— сказал бармен.
— Добрый день, Пеппино,— сказал синьор Памфилони.— Что у тебя слышно? Все еще неприятности с женой?
— А у кого их нет, синьор доктор?
— У меня их нет, — сказал синьор Памфилони.— Дай нам два коньяка. Это мой хороший приятель, синьор Шаляй из Польши.
— Добрый день, синьор,— сказал бармен.
— Добрый день, синьор Пеппино,—сказал Генрик. Ему вдруг стало очень хорошо.
— У меня был приятель поляк,— сказал синьор Памфилони.— Его звали граф Козловский.
Бармен поставил перед ними две рюмки коньяку. Они выпили и закусили зелеными оливками. За окном приближался Капри. Уже был виден мол и окна домов в порту.
— Я хотел бы посмотреть, как мы подъезжаем к Капри,— сказал Генрик.
— Ничего интересного,— сказал синьор Памфилони.— Налей еще, Пеппино.
— Пожалуйста,—сказал бармен.—Это не интересно вам, синьор доктор, но синьор Шаляй здесь, наверно, в первый раз.
— Ах, да, конечно! — воскликнул синьор Памфилони.— Очень хорошо, Пеппино, что ты обратил на это моё внимание. Очень тебе благодарен. Разумеется, сейчас же пойдем на палубу и посмотрим, как пароход будет входить в порт.
Выпили снова и снова закусили оливками. На этот раз черными. Генрика вдруг охватила детская радость Он любил синьора Памфилони, любил Пеппино и любил Капри.
— А теперь пойдемте,— сказал синьор Памфилони. — До свиданья, Пеппино.
Он протянул ему две красные бумажки.
— Большое спасибо, синьор. До свиданья, синьор доктор, до свиданья, синьор Шаляй.
— До свиданья, Пеппино.— Генрик махнул ему рукой.
Синьор Памфилони взял Генрика под руку, и они вышли на палубу.
— У меня было много приятелей,— сказал синьор Памфилони,— но вы самый лучший мой приятель. Это Анакапри, а это Капри. Там подальше живу я, но отсюда мой дом заслоняют другие дома, а вон там сфинкс на Сан-Мишеле.
Пароход медленно входил в порт.
— Тут все прекрасно,— сказал Генрик.— Когда-то я старался представить себе Капри, и мне казалось, что я заставил свое воображение создать самую прекрасную и самую необыкновенную картину. Но никакое воображение не в состоянии создать такой свет и такую простоту.
— Возможно,— сказал синьор Памфилони,— но если где-нибудь проживешь почти тридцать лет, то все надоест и станет обыденным. Тут все-таки очень узкие горизонты.
— Как это так — узкие горизонты?
— Я говорю в переносном смысле. Люди мелкие и ограниченные. Вы знаете в Польше графов Козловских?
— Знаю. Два работают вместе со мной.
Синьор Памфилони открыл рот, но тут же закрыл его. Наверно, хотел спросить, где именно они вместе работают, но был слишком деликатен, чтобы задавать
— Всю жизнь я мечтал о большом мире и необыкновенных переживаниях, а обречен жить в этой дыре, среди абсолютного однообразия. Я здешний врач.
Генрик вдруг вспомнил, что ночью ему снилось что-то очень красивое, что, проснувшись, он долго лежал и думал об этом, но сейчас совершенно не мог вспомнить, что это было. Его охватило какое-то необычное горячее чувство, которое он испытал во сне, но оно исчезло, он не смог удержать его. Он обернулся и посмотрел в сторону Неаполя. Это был уже только темно-голубой, однообразный контур широкого холма.
— Этот Аксель Маунт был страшный ловкач. Он сделал карьеру на животных, которых терзал и мучил,— сказал синьор Памфилони.— Я слишком люблю людей, и это меня губит. Люди — ужасная дрянь.
Прибежал матрос и начал отвязывать какой-то канат с такой поспешностью и рвением, как будто произошло что-то неожиданное и ужасное.
На молу, к которому медленно подходил пароход, прохаживались мужчины в разноцветных рубашках и женщины в ярких юбках. Тут же стояли, сбившись в кучу, элегантные портье в белых пиджаках и круглых шапочках, на которых были написаны названия отелей. Они конкурировали между собой, но разговаривали друг с другом дружественно и галантно, словно представители дипломатического корпуса, которые ожидают на аэродроме приезда выдающегося государственного деятеля. Немцы, в большинстве своем с рюкзаками, приветствовали Капри торжествующими руладами на тирольский манер, американцы же начали фотографировать, что можно было подумать, будто настоящую ценность и значение мир имеет для них только на фотографии.
— Надолго вы сюда приехали? — спросил синьор Памфилони.
— Я еще не знаю,— ответил Генрик.— Это зависит от того, как у меня сложатся дела.
— Ах, значит, вы приехали сюда не в качестве туриста!
— Не совсем. Не совсем хотя... Генрик вдруг обрадовался — он может громко заявить, что куда-то приезжает с определенными намерениями. Намерениями, которые могут осуществиться или не осуществиться. Ведь он приехал сюда с какой-то целью, с какими-то надеждами. Капри показался ему не только красивым, но даже дружелюбным и знакомым. Он почувствовал себя свободным и уверенным.
— Я был бы весьма счастлив,— сказал синьор Памфилони,— если бы вы пожелали остановиться у меня. Но не знаю, насколько это для вас удобно, поэтому не смею настаивать. Часто ли вы встречаетесь с графами Козловскими?
— Ежедневно. Право, я очень вам признателен, но у меня здесь назначено свидание... В отеле «Белиссима»...
— О, это тут недалеко, немного повыше. Вот та терраса, видите? Выходим. Но прийти ко мне вы должны. От этого я вас не освобождаю.
Они сошли на мол по трапу, дрожащему, как робкая девушка во время первого танца. Портье выкрикивали названия своих отелей и их особые достоинства, точно краткие заголовки экстренного выпуска. Синьор Памфилони сделал несколько движений рукой, которые должны были избавить Генрика от назойливости портье. Они выкрикивали: «Добрый день, синьор доктор!» — совершенно так же, как названия своих отелей и их особых достоинств.