Пять минут до понимания
Шрифт:
– Дети - страшные люди, они покоряют даже матерых циников. Я, конечно, привязалась к Паше и терпела выходки Михаила от полной безысходности. Муж не позволил усыновить Павлика, хотя родная мать готова была отказаться от родительских прав, следовательно, при разводе я потеряла бы самое дорогое. Оставалось одно: тянуть лямку и ждать пока Паша вырастет и сам решит с кем ему быть. В успехе я не сомневалась. Между сыном и отцом шла тихая война. У нас же были мир и благодать. Мне не пришлось даже брать грех на душу и говорить гадости. Паша сам пришел
Сам? Ольга едва сдержала ироничную реплику. Отказаться от своего самого сильного оружия - красноречия - в борьбе за истинные ценности Лопухина не могла. Пусть не врет. Она, безусловно, влияла на пасынка и, очевидно, продолжает в том же духе поныне. Павел стервенеет, вспоминая отца. Но кто бы поступил иначе? Кто бы отступился от ребенка, к которому привязался душой? И вообще, кто без греха пусть первый бросит камень...
– Как-то после очередного скандала, - вела дальше Вера Ивановна, - я не выдержала и, собрав вещи, перебралась на съемную квартиру. Павлик немедленно объявил голодовку и пообещал уморить себя, если я не вернусь. Только тогда Михаил осознал истинное положение вещей и пришел в бешенство. Он попытался перетянуть сына на свою сторону, но ни дорогие игрушки, ни карманные деньги, ни прочая ерунда, ни возымели действия. Паша стоял за меня горой и еще больше ненавидел отца.
"А вот это правда", - мелькнула мысль.
Ольга недовольно поморщилась. Что за напасть? Почему она, как следователь на допросе, определяет меру искренности каждой сказанной Лопухиной фразы?
– Лет в тринадцать, когда мальчишки становятся совершенно неуправляемыми, Михаил сорвался и избил Павлика. Повод был пустяшным, хватило бы нагоняя. Но муж давно был вне себя от ревности, уязвленного мужского и отцовского самолюбия и перестарался, перешел черту. Я в ответ, сняв побои, подала заявление в милицию. Разбирательством воспользовались недруги Михаила и под шумок открыли против мужа второе уголовное дело, обвинив в растрате, взятках, превышении власти.
"Ложь", - срезонировало в голове.
– В итоге, он сел на десять лет.
– Ого!
– Каждому по мере его. За такое отношение к собственному ребенку надо не в тюрьму сажать, а казнить.
– Да, уж, Паше не повезло с папой.
– Зато повезло с мачехой. Когда утихла шумиха, мы перебрались в столицу, купили квартиру, благо часть имущества удалось сохранить от конфискации. Потом я подала на развод, еще раз вышла замуж, но это уже совсем иная история...
Опять! Едва прозвучало "иная", как дурацкий детектор выдал сигнал "ложь", а затем, словно заело. Ложь, ложь, ложь - рефрен не менялся в продолжение всего рассказа Лопухиной.
– Кстати, что стало с Гариком после вашего расставания?
– спросила Ольга в полной растерянности.
– Незадолго до моего знакомства с Михаилом, Гарик, проведывая родных, познакомился с симпатичной армянкой, потом женился, родил, кажется двоих детей. Мы давно не поддерживаем связь. Но еще лет десять назад, у него
"Это правда", - выдал полиграф.
– А с Михаилом после тюрьмы что произошло?
Лопухина поморщилась:
– Михаил еще потрепал нам нервы. Но теперь он успокоился, порой проведывает Павла, клянчит денег, жалуется на жизнь...
"Ложь", - доложил детектор.
"Интересная картина", - подумала Ольга. Детектор включился, когда Лопухина в своей истории дошла до разрыва с бывшим мужем. Выходит: до того она говорила правду, а после начала врать. Но зачем? Молчала бы в тряпочку, никто за язык с откровениями не тянул...Размышления оборвал сон. Реальность вернулась голосом Лопухиной.
– Вы спите?
– Нет, - ответила Ольга.
– Вот и хорошо. К вам хотел зайти Паша.
– Да, да, я сейчас встану.
– Не надо. Вы должны лежать.
– Я себя нормально чувствую.
– И все же, не стоит.
– Мне неудобно...
– После того что между вами было, можно не церемониться.
Ольга закусила губу:
– Я не помню, что между нами было. Впрочем, это не важно. Меня с Павлом ничего не связывает.
– Почему? Он же вам нравится. С ним вы бы жили, не зная забот...
– Я не хочу с ним жить.
Почти невидимая в сумраке комнаты Лопухина простонала:
– Господи, что же делать...Он впервые полюбил...
Ольга промолчала. Это была не ее проблема.
– Павел - личность, красавец, у него шарм, харизма, обаяние. Вам бы все подруги бы завидовали...
Надо было как-то реагировать.
– Вера Ивановна...- промямлила Ольга, - ...не лежит у меня к Павлу душа. Он приятный, симпатичный, но не мой. Я его боюсь...- признание само сорвалось с губ.
– Да, я его боюсь.
– Ах, вот оно что. А я уж было всполошилась...
"Сейчас начнутся уговоры", - резонерская догадка оправдалась немедленно.
– Вы просто не понимаете: страх - это преддверие большой любви к большому человеку. Когда понимаешь, что придется открыться, остаться без защиты, да еще и раствориться в другом, становится не по себе. Любовь - это риск. Но без любви жизнь пресна.
– Лопухина была, как обычно, убедительна.
– Павел - герой не моего романа.
– Не торопитесь с выводами. Ваши отношения только начинаются.
– Так или иначе, я не возьму предложенное Павлом кольцо.
– Напрасно...
Продолжение фразы поглотил сон.
– Вера Ивановна, к чему этот цирк?
– в этот раз Ольга проснулась от звуков собственного голоса и сразу испугалась. О чем это она? Какой еще цирк? Следующая реплика и вовсе шокировала:
– "Пепел Клааса стучит в моем сердце"...
– О, вы цитируете "Легенду об Уленшпигеле" бельгийского писателя Шарля де Костера?
– посерьезнела Лопухина.
– Отменная эрудиция. Только к чему столь пафосное упоминание о мести?
Ольга не успела сказать, что не читала "Легенду...". С губ сорвалось: