Пятьдесят оттенков хаки
Шрифт:
– И что б муха не того… – пригрозил командир. – Ни-ни!
– Обижаете, товарищ полковник, – облегченно вздохнул офицер.
– Еще не начинал. Уж коли обижу, так не до смеха будет, – и обернулся к мальчишке. – Пойдем, диверсант, чаем угощу.
– Не пойду! – отрезал тот.
– Что так? Аль боишься?
– Не-а. Не велено.
– Кто же не велел?
– Батя.
– А к нам идти, стало быть, велел?
Илья тяжело вздохнул и опустил глаза.
– Пора тебе погреться, браток. Так что пошли пить чай.
– Нельзя, батя уши надерет, –
– А коли я надеру? – строго уточнил Зубов.
– Тебе нельзя. Ты – командир, – бесстрашно выпалил гость.
Все расхохотались.
– Кашин! Привези-ка мне его отца! – приказал полковник.
Парень сник и чуть слышно добавил: «Вот теперь точно выпорет».
– Что-то не больно ты этого боялся, когда на секретный объект пролезал. Так что пошли лучше греться.
– Не велено. Шибко стращали в школе, – не сдавался мальчишка.
– А чего ж полез, если не велено?
– Интересно, – нараспев, по-северному протянул Илья.
– И не побоялся, – упрекнул Кашин.
– А я не боязливый. Я дюже любопытный.
– Тогда пошли обедать, – легонько подтолкнул его вперед Зубов.
Вскоре доставили Илюхиного отца. Он, не раздумывая, влепил пацану подзатыльник и для острастки потряс за плечи.
– Погодь, отец, душу всю вытрясешь, – заступился полковник.
Крестьянин оставил сына в покое и с горечью произнес:
– Нету с ним, окаянным, сладу. На Аляску сбегал, да с поезда сняли. В Москву в зоопарк уходил, да харчей не хватило. На пятые сутки ваши же вертолетчики подобрали. К Белому морю плыл, да весла выронил. Мастерил какой-то самолет…
– Завистники сожгли, – выкрикнул мальчишка и выбежал из комнаты, растирая слезы. – Все равно убегу. Скучно в деревне!
– Ты уж, служивый, не серчай на маво пацаненка, – попросил старик. – Поскребыш он у меня. До него шесть девок народилось. Вот, думал, бог дал мне помощника на старости лет. А оно вон как обернулось.
– Хороший, отец, у тебя парень. Будет с него толк. Помянешь ты мое слово! – полковник протянул старику руку. – Федор Ильич, ты не тревожься, довезут вас прямиком до дому, я распорядился. Только уж проведи с пацаном разъяснительную беседу. Другой раз не спущу!
– Выйдет из вашего парня толк, – копируя интонацию командира, повторил Кашин возле машины. – У командира глаз наметанный.
Они оказались правы. Вышел из Ильи толк. Через пятнадцать лет он, став лейтенантом, попросил направить его служить на космодром. И первым делом приехал на старт, где впервые увидел диковинную ракетную технику. К сожалению, его «крестный» – Зубов – не дожил до этих времен, сказалось фронтовое ранение. Но командиром части стал его ученик – полковник Надеждин, а начальником штаба – тот самый капитан Кашин, который едва не выкрутил парню ухо.
– А вы меня не помните, товарищ подполковник? – уточнил Митрофанов у спешащего Кашина.
– Нет, – напрягся тот. – А разве мы уже встречались?
– Да, на старте, пятнадцать лет назад, – напомнил
– Ну? – удивился подполковник, мучительно вспоминая, о каких событиях идет речь. Наконец, он улыбнулся. – Никак «диверсант»?
– Так точно!
– Молодец, что приехал. Служить или в гости?
– Служить. В заправочную команду.
Месячный процесс становления в должности пролетел для Ильи незаметно, и вскоре он в составе боевого расчета пуска стал перемещаться между стартами, которые примерно раз в неделю «выпускали» из своих крепких объятий по ракете.
Однажды оставшись после очередных ночных работ в казарме, офицеры были разбужены истошным голосом дневального: «Подъем. Тревога!» В спешном порядке все заняли свое место в строю. Начальник команды, закончив разговор по телефону, довел обстановку: «При вывозе ракеты на старт из-за обледенения стрелочного перевода тепловоз сошел с рельсов. В спутнике – обезьяны. Температура на борту падает. Мартышки замерзают, программа полета под угрозой срыва». По строю волною прошел и смолк вдох сожаления. «Будем исправлять ситуацию. На техзону бегом марш!» – приказал он.
По прибытии на место взору присутствующих предстала безрадостная картина. В сотне метров от МИКа без движения покоился установщик с ракетой. Тепловоз, толкавший его, сошел с рельсов и зарылся в сугроб. Железнодорожной бригаде подручными средствами поставить сцепку на рельсы никак не удавалось.
В морозную ночь приказ Надеждина прозвучал неожиданно: «Первой и второй группам расположиться по левому борту установщика, третьей и четвертой – по правому. Толкать по моей команде». – «Ни хрена себе задачка», – пробормотал Митрофанов, вставая вместе со всеми по левому борту ракеты. «Раз, два. Начали!» – распорядился командир. Люди напряглись и… сдвинули с места почти пятидесятитонную махину. Облепив ее, как мухи блюдце с вареньем, они, в буквальном смысле, на руках доставили установщик в район стартового комплекса.
«Тормози!» – отдал команду Надеждин. Но не тут-то было. Набравшую скорость громадину остановить было уже невозможно. «Установщик разнесет старт!» – испуганно выкрикнул кто-то. Митрофанов схватил за руку Тополевского, и потащил его к штабелю старых шпал, лежащих рядом. Их маневр поняли другие и побежали следом. Смешались в кучу офицеры и солдаты. Тяжеленные шпалы хватали вчетвером, впятером и, как Матросов на амбразуру, кидались с ними под колеса установщика. Неимоверными усилиями его удалось затормозить.
Люди, не скрывая радости, падали прямо в снег. От них валил пар. Пробираясь сквозь лежащих в сугробах подчиненных, Надеждин басил: «Всем объявляю благодарность, – вытирая пот со лба, он не скрывал своей радости. – Построение боевого расчета для проведения первого стартового дня через тридцать минут».
Народ понемногу пришел в себя и потянулся к своим сооружениям. Группа офицеров собралась в курилке. Митрофанов дрожащими от напряжения пальцами разминал сигарету. Андрей затянулся и похлопал товарища по плечу.